Уши в трубочку

Иначе нельзя: подтолкнуть к окну – негуманно и неюридично, если же арестуешь, то через час выпустят как сумасшедшего, что не сознает, что делает, у него и справка есть, весь Букингемский дворец и Кремль такими заселены, и тогда снова пойдет маньячить. Но можно и вот так по-русски, куда более красиво, изящно, возвышенно даже. Над моим ухом мягко вздохнуло, словно стоит теплая корова.

– Действуйте, Гакорд… Раз уж судьба галактической Империи повисла на лезвии вашего длинного меча… то очищайте Вселенную.

Мне показалось, что где-то я уже такое слышал, даже меч назывался не то двуручным, не то трехручным, но, вообще-то, все на свете есть повторение, как сказал Экклезиаст, я промолчал и снова нажал на спусковую скобу. Пусть фраги множатся, а патроны не убывают.

– Ты спальни уже посмотрела? – спросил я.

Она радостно закивала:

– Ну, конечно, дорогой… В первую очередь! Кстати, там только одна спальня.

– Плохо смотрела, – уличил я. – Мы еще не были в правом крыле. И не поднимались на другой этаж. Так что мозги не пудри, лапшу не вешай и вообще не агитируй голосовать за демократов. Кстати, оставшись в спальне одна и услышав странный шум, ты, конечно же, пойдешь узнать, в чем дело, надев самое соблазнительное нижнее белье…

Она ахнула:

– Ты оставишь меня одну в спальне?

Я подумал, положил винтовку снова в ящик, аккуратно закрыл.

– Вряд ли. Но только если не храпишь и не стягиваешь одеяло. И не брыкаешься.

Она счастливо провизжала:

– Я буду тихая, как мышка!.. Я вообще прикинусь тряпочкой!.. Я удовлетворю все твои… Ой! Прости, прости…

– Ладно, – сказал я великодушно. – Сегодня бить не буду. Может быть, не буду. Сегодня я что-то очень добрый. К дождю, наверное.

Она быстро посмотрела на меня, сказала льстиво:

– Но сегодня все-таки сможешь утолить жар своих чресел?.. Теперь никто не мешает! И ни от чего не отвлекает.

Я задумался, жар в самом деле такой, что плавятся мозги, а там внизу даже блендомедная оболочка не спасает от растрескивания, однако я столько держался, а сейчас если поддамся… не буду ли я похож на простого… гм… как бы это сказать, простолюдина, общечеловека, демократа, кто не умеет владеть собой, а идет на поводу своих обезьяньих инстинктов, у которых понятно кто за вожака? В то же время не дурость ли: рядом такая сочная девка с такими сиськами, такой задницей, да у нее внутри как кипящее масло, да только за… кто бы отказался, да нет таких чуваков… однако я разве как все?

– Отвлекает, – ответил я почти твердо, – от героизма отвлекает!

– Наоборот, – почти пропела она и выгнулась еще эротичнее. – Ты сейчас думаешь обо мне, а после утоления думать перестанешь… Лучший способ преодолеть искушение – поддаться ему.

– Это сказал Уайльд, – сказал я. – Он доподдавался до того, что огомосечился. Его друзей судили за подготовку восстания, а его – за педерастию. Нет уж, нет уж, лучше святым Антонием, чем демократом. И вообще, ты забыла, что поклялась ждать, пока я сам изволю…именно изволю?

– Я не клялась, – возразила она быстро.

– Но пообещала.

– Так кто ж верит женским обещаниям? – воскликнула она патетически. – Ты не с Бетельгейзе упал?

– Это ты с Бетельгейзе! – уличил я.

– Нет, ты!

– Ты!

Она бросилась наверх на лестнице, прокричала уже оттуда:

– Я отыщу самую красивую из спален! И обещаю не стаскивать с тебя одеяло!

Еще бы, подумал я хмуро, какое одеяло в такую жаркую душную ночь? К утру наверняка будет гроза. Все рецепторы трепещут, искры так и скачут по коже и ее окрестностям.

Спальня оказалась поистине королевской, кровать с теннисный корт, спинка в виде темно-красного сердечка, воздух начинает пропитываться запахами благовоний, уже дымятся в углах буддийские палочки, когда же торкесса успела, или вспыхивают автоматически, едва кто-то входит…

Торкесса на той стороне самозабвенно взбивала подушки, раскраснелась в свете лампы с матовым светом. Оглянулась, сказала тревожно:

– Там кто-то скребется под дверью. Слышишь? Сопит, стонет, царапается… Побудь здесь, я пойду впущу!

– Щас, – сказал я раздраженно. – У тебя и шуточки!

– Какие шуточки, – переспросила она растерянно, – разве не слышишь?

– Слышу, – ответил я. – Хорошо, только надень прозрачную ночную сорочку. И обязательно туфли на самых высоких каблуках.

Она привстала, отыскивая взглядом шлепанцы, переспросила с недоумением:

– Почему на высоком?

– А чтобы красиво падать с высоты, когда будешь оглядываться, – пояснил я. – Надо будет упасть не меньше трех раз. И чем с большей высоты, тем лучше. В смысле, эротичнее. А прозрачная рубашка… не знаю, их все в таких случаях надевают. Наверное, чтобы монстры возбудились.

Она зябко передернула плечами:

– Ладно, пусть скребется.

– Будь здесь, – сказал я.

– А ты?

– Пойду загляну в остальные комнаты, – сказал я. – Рыться в вещах не буду, не бойся, капиталистка, только убеждюсь… убедюсь, что никто не прячется.

– Может быть, лучше утром?

– А если утром проснемся с перегрызенными глотками?

Часть 3

Глава 1