Ушкуйники Дмитрия Донского. Спецназ Древней Руси

Князь вздохнул, перекрестился. И, будто дожидаясь того, ударило за близким уже частоколом обители звонкое било, призывая монахов к обедне. Дмитрий Иванович, хоть и жаждал немедленного врачующего слова великого старца, отстоял всю службу, истово кладя поклоны и шепча слова молитв. Но не было в душе желанного благостного покоя.

«Веси ли, господи, яко угнетен дух мой? Не гордыней ли моею погублены предстоящие ныне пред твоим престолом Иван Вельяминов, Михаил-Митяй да чадо мое единокровное? Дай им, боже, жизнь вечную, а меня, грешного, вразуми и просветли!»

Наедине с Сергием князь оказался после скудной монашеской трапезы из грибной похлебки с ломтем хлеба. Едва прикрыв за собою дверное полотно в келью великого старца, Дмитрий рухнул на колени, будто надломилось что-то не только в душе его, но и в могучем теле. Сбивчивой скороговоркою, точно набедокуривший отрок, заговорил он о страхе перед безмерной тяжестью княжеской судьбы, о горестях ее и бедах.

И не в стыд то было великому князю, ибо и ощущал он себя жалким и растерянным мальчишкою, как в давние отроческие годы перед лицом духовного наставника своего митрополита Алексия. Тем же теплом мудрого сострадания веяло от Сергия, и, даже еще не сказав ничего, лишь выслушав сбивчивую исповедь высокого гостя, старец сумел успокоить и ободрить Дмитрия Ивановича. Усадив князя на лавку, он еще какое-то время молчал. По костистому лицу его в полумраке кельи ходили тени.

– Сыне! Сомненье – не грех, покуда не превратилось в отчаянье. Более того, сомненье – благодать, даденная нам всевышним, как и разумение неизбежности нашей смерти в тварном мире. В том участь человека: ведая бренность плоти, пройти наперекор сомнениям Богом назначенный путь!

– А где мерило праведности того пути?

– В исполненьи долга! Сомневается ли смерд, взоравший пашню и бросивший семя, в будущем урожае? Конечно, сомневается! Ибо любое испытанье может приуготовить ему Господь: пожар, град, саранчу, воинское нахожденье. Однако сеет мужик, не ведая – приведется ли убирать. Ежели бы все так истово выполняли свой долг, была бы Святая Русь изобильной и могучей. И твой долг, княже…

– Сделать ее такою?

– То удел твоих внуков и правнуков. Твой жребий в ином. – Сергий испытующе посмотрел в лицо Дмитрию. – Бог наказал нашу землю владычеством иноверцев за то, что забыли русичи о едином корне своем. Обуяла их гордыня и погасила любовь к людям родного языка. Теперь лишь великой искупительной жертвой можно вернуть утраченное. Мню, что ныне готова Русь к такой жертве! Великая слава в веках тому, кто выведет Русь на ратное поле! Сей тяжкий крест – твой долг, княже.

– То мне ведомо. С детских лет слышал о сем от владыки Алексия. – Князь поднял тоскующие глаза на преподобного: – Но как обороть сомнение?

– Близ смертного часу духовный отец твой заповедал, как… – старец устремил на гостя ответный взор, будто растворяя в нем чужую боль и растерянность. – Токмо на жезл надежды опираясь и отгоняя им пса отчаяния! Лишь сатане неведомо сомнение! И не по его ли лукавому наущению сбился ты, княже, с торного пути на тропу суетливой гордыни? Потешил ты ее, а что дале? Мамай Руси не тронет? А и не похотел бы тронуть – враги святой церкви заставят!

Отвел ли ты казнью Вельяминова те латынские козни? Остановил ли грядущий поход Орды? Не суждено было Митяю узрети Царьграда. Почто послал его на смерть, не вняв моему предупрежденью?

Дмитрий Иванович слушал укоризны молча, опустив долу заполыхавшее румянцем стыда лицо.

– Твой путь, княже, должен быть прямым, как полет стрелы, как взмах меча! Пусть будет он краток, и дорога победа, но без того не стать русичам народом!

В келье наступила тишина. Слышно было, как потрескивают в печи дрова да, будто отмечая ход времени, цвиркает в укромной щелке невидимый сверчок. Старец заговорил вновь, и в голосе его, еще недавно требовательно-суровом, зазвучала нарочитая торжественность:

– Сыне! Великая радость снизошла на обитель нашу. Пречистая Богородица явилась на молитве мне и послушнику Михею. Нет у меня глаголов, могущих достойно описать это чудо! И не стал бы я днесь возглашать о том, коли б не велела того сама Божья Матерь.

Князь, зачарованно вглядывавшийся в лик преподобного, по которому чудно пробегали отсветы печного огня, трудно сглотнул:

– Какая она?

Сергий, улыбнувшись по‑детски прозвучавшему вопросу, отмолвил:

– Неизреченна красота образа ее. Негоже баять о том всуе. В ином радость и благодать. Ибо не оставляет царица небесная язык наш своею заботою и указует без трепета встати за веру на нечестивых агарян! Послух же в том на небеси верен – единочадый сын ее, господь наш Иисус Христос! Да ниспошлет он тебе одоление на враги! Помолимся, сыне…

Они опустились на колени рядом: князь, коему совокуплять силы ратные, и монах, коему скреплять то войско духовною силою. Близится час испытания, и потому повторяет и повторяет Сергий слова горячей своей молитвы:

– Силою неодолимою, Спасителю, матери своея молитвами препоясав князя-воеводу, покори, размечи поганых!

Глава 12