Ушла из дома и не вернулась…

…Помню, какой плаксой была, когда ее из роддома привезли. Все ночи орала. Я тогда думала, что скоро сойду с ума и уже никогда в жизни не смогу выспаться… А когда в школу пошла, я, наверное, больше ее волновалась. Вернее – только я и волновалась. Для нее это было началом новой игры. Какой же смешной она была: огромные восторженные глаза, косички, тоненькие ножки, новый необмятый ранец. Чудо мое…

Попадись мне тот ублюдок, который посмел! Убила бы, зубами в горло вцепилась и разодрала. Сволочь! Таких стрелять надо! Вешать! Забивать кнутом на площади!

Что же случилось? Вот и больница. Боюсь, не смогу выйти из – машины. Куда же я задевала валидол?

11. Отец

…Неужели это и есть поворот? Не думал, каким он будет тяжелым и жестоким. Хотя, перемен без боли не бывает. A я ждал, когда должно произойти подобное? Только отчего именно дочь стала верстовой вехой в жизни? Опять, опять я получаю свою боль через другого.

…Бензин почти на нуле. Надо бы на обратной дороге заправиться.

До двадцати девяти лет жил вроде нормально. Нет, я и тогда понимал, что все вокруг нас проходяще. Но понимал как непреложную истину, как некий абстрактный постулат, который ко мне относился лишь со стороны приобретений.

Диплом, жена, квартира, дочь, положение… И вдруг умер отец. Я и не понял сначала, что все! Не будет его больше! Что вместе с ним начало мое исчезло. Да, то было первым толчком, который вывел меня из равновесия, заставил оглянуться. А ровно через год в автомобильной катастрофе разбился лучший друг. За день до того посидели хорошо в баре, от души пивка попили, а на следующий вечер я за гробом поехал.

Скорее всего, вот тогда я и почувствовал наиболее остро зыбкость всего. Неприступные, на первый взгляд, жизненные редуты оказались холщовыми декорациями.

Черт, на красный проскочил. Ладно, под утро в Москве, слава богу, все еще спят. И так гоню на пределе, без всяких правил…

Зыбкость, значит… Смертным я себя ощутил. Смертным! Из плоти, крови и разума. И тут, познавший мизерность отпущенного ему срока, разум стал раздваиваться. Один я живет, а другой я наблюдает. И этот второй с каждым днем все больше убеждался, что не так первый живет. До крика не так, как мечталось, как хотелось, просто. Как амеба. До инерции смирился со всем и движется, как с горки на детских санках: куда подтолкнули – туда и понесло…

Не сразу это раздвоение пошло. Сначала, вроде, и не очень замечал. Так, легкое беспокойство. А вот когда уже за сорок перевалило – стало ясно, – не может дальше такое продолжаться. Сделалось противно жить. Только, чтобы произошли изменения в бытие, мне внешний толчок нужен, как знак от судьбы. И я ждал его, зная, что он обязательно будет. Наверное, это от слабости. Только о ней никто не знает. Наоборот, окружающие считают меня, энергичным, сильным, уверенным. Тем лучше! Стану именно таким! И чтобы с дочкой не случилось я, именно я, буду ей опорой…

…Вот и ворота первой городской. Хорошо запомнились. Тогда, много лет назад, тоже в них заезжал. За телом друга…

12. Сотрудник уголовного розыска

Подъезд заперт. Конечно, ночью вход в больницу с другой стороны. Совсем замотался, если забываю простые вещи. По мокрому асфальту иду вдоль корпуса. Можно было и на машине сто метров проехать. Нет, надо пройтись по воздуху, расслабиться. Предстоит встреча с родителями. Подобные сцены требуют массы нервной энергии, особенно в такой тягостной обстановке.

Сгусток боли города – вот что такое больница «Скорой помощи». Кто считает это просто красивой фразой, пусть «погуляет» под утро по тихой дорожке больничного парка. Фонари почти не горят, так, едва тлеют. Сумрачно. Неестественно яркий свет в широких окнах операционной. Возможно, где-то там, за одним из этих окон, под яркими рефлекторами бестеневой лампы лежит на операционном столе та девушка?

Месяц назад, не споткнись я на лестнице, когда брали троих «гастролеров», и мне пришлось попасть туда. Это в лучшем случае…

Навстречу медленно идет санитар в зеленых хирургических штанах, неся в руках большой полиэтиленовый бак, полный окровавленных бинтов и ваты. Ему-то все равно, он привык, а мне, честно скажу, не по себе. Хорошо, что родители Светланы еще не приехали. Неизвестно, как бы они себя повели, столкнувшись с таким «мусорщиком»…

Вот-вот должны подъехать. Я им сам звонил. Как можно мягче и туманнее сказал, что, кажется, их дочь попала в больницу, и попросил приехать сюда. Как же, обманешь родителей. Мать буквально засыпала меня вопросами.

Только я подошел к дверям приемного покоя, как в ворота «влетел» автомобиль Горяевых. За рулем «сам». Лихо развернувшись, он резко тормозит и выскакивает из машины. Быстро осмотрев покрышки, переходит на другую сторону и подает жене руку.

В приемный покой входим вместе. Это я делаю быстро, чтобы пресечь вопросы. Эмоций получим еще более чем достаточно.