Ушли клоуны, пришли слезы…

— Надо полагать, народы извечно боролись за право первенствования в мире, — сказал он. — И грандиозные планы приобретали при этом все более грандиозный характер. В нашем благословенном столетии впервые всерьез взялись за искоренение целых народов. Сначала храбрецы-турки набросились на армян. Мало, не то! Тогда свои возможности испытали нацисты — на евреях, цыганах и так далее, что унесло миллионы жизней. Все еще недостаточно! Сегодняшние планы триумфаторов могут, по-моему, привести к тому, что популярный эксперимент увенчается успехом. Следует принять во внимание, что неспособность людей жить в мире друг с другом усугубляется стремительным ростом населения планеты. Уничтожение ста или даже пятисот миллионов человек — предприятие малоэффективное, все равно что капля воды, упавшая на горячий камень. Нет, уничтожить достаточное количество людей не удастся ни с помощью атомных, ни водородных, электронных или нейтронных бомб! Не убивать, а изменять людей с помощью вируса — вот глобальная идея наших дней. Вот так — и только так! — можно стать на веки вечные номером один, и да исполнится эта светлая древняя мечта homo sapiens. Homo sapiens — человек разумный!.. — Барски резко вскакивает со стула. — Пойду посмотрю, как там Еля, — говорит он.

— Конечно, — соглашается Вестен. — Идите, доктор! — Оставшись наедине с Нормой, пересаживается к ней на диван. — Авраам Линкольн был не прав, — говорит он.

— О чем ты, Алвин?

— Да все о том же, — говорит старый господин. — Ведь это Линкольн сказал однажды: «Можно некоторое время водить за нос всех, а некоторых — всегда. Но всех всегда — нельзя». Замечательная мысль. Увы, неверная. На самом деле можно всегда водить за нос всех нас, — и он с потерянным видом опускает голову.

Она обнимает его за плечи, и они долго сидят молча. И снова над крышей отеля гудят самолеты.

Наконец возвращается Барски.

— Спит, — говорит он с улыбкой. — Мила тоже спала. Я разбудил ее, когда постучал. Еля немножко поела, сказала Мила, но была до того удручена, что обо мне даже не спросила. К ней приходил доктор Тума, хотя мы его не вызывали. Просто хотел убедиться, действительно ли все в порядке. Все-таки хороших людей много.

— О да, — отозвался Вестен. — И все они совершенно бессильны что-либо изменить.

Несколько позднее возвращается Сондерсен.

— Ну, и?.. — спрашивает Норма.

— Я доложил им о положении дел, — начал Сондерсен. — Оно безрадостно. Выяснилось, что отпечатки пальцев «монахини» у нас не зарегистрированы. Никаких сведений о его личности нет. Может быть, это все же удастся выяснить. Во что я, по правде говоря, не верю. Пославшие его — хитрецы первостатейные. Хотя сам он вовсе не из хитрецов. Другая сторона обошла его на повороте. И поэтому он мертв, как мышка. Пресс-секретарь ФКВ через два часа сообщит газетчикам, что следы преступников пока не обнаружены. Не беспокойтесь, фрау Десмонд, в утренние газеты эта новость не попадет. Мотивы, двигавшие «монахиней»-убийцей, неясны. Никто не позвонил и не взял вину на себя. Нет и подметного письма от какой-то группы. ФКВ подозревает, что между террористическими актами последних месяцев есть некая тайная связь, возникшая в результате новой стратегии: не убивать, как прежде, известных промышленников, политиков или судей, а устрашать и терроризировать, вызывая всеобщий страх. Отсюда покушения на ученых, экспертов, относительно неизвестных лиц. Пресс-атташе подтвердит, что это новая тактика несомненно приносит плоды, и что мы в какой-то мере бессильны ей противостоять. Мы не можем дать защиту каждому гражданину. Мы не знаем, где произойдет следующее преступление и кем оно планируется. Отсюда все наши трудности. Пресс-атташе обратится, конечно, к населению с просьбой о помощи. Даст подробное описание машины, на которой скрылась «монахиня», назовет ее номер. Где она была похищена? Ну, словом, обычная рутина.

— Но ведь преступники знают, что нам точно известно, что и почему произошло, — говорит Норма.

— Естественно, — соглашается Сондерсен. — Однако если мы публично признаемся в этом, возникнет массовый психоз. Вот и получается… Поэтому я прошу поддержать нашу версию, фрау Десмонд. Если вы согласны, ваша газета получит право первой ночи… то есть первой публикации. Впоследствии вы, конечно, сможете рассказать всю правду — если нам повезет.

— Вы же не верите всерьез, что нам повезет.

— Ни на грош, — говорит Сондерсен. — Это я так, по глупости ляпнул. Фрау Десмонд никогда не напишет правду — для нее это было бы самоубийством.

— Не уверена, — отвечает ему Норма.

— В чем вы не уверены?

— В том, что не напишу, — если не помешаю тем самым вашему расследованию, господин Сондерсен. До сих пор я писала обо всем, о чем хотела, — и, как видите, живу.

— О подобных событиях вы никогда не писали, — возражает ей Сондерсен. — О событиях такого масштаба — никогда!

— Тем более стоит попытаться, — говорит Норма.