Ушли клоуны, пришли слезы…

Стулья и шезлонги, стоявшие у бассейна, попадали в воду. Воздух свинцово-желтый. Идет и идет черный дождь. Черный пепел отравляет воздух.

Торрини первым подошел к вилле.

— Возьмите мой шарф и покройте голову! — сказал он Норме. — И набросьте мою кожаную куртку. Не то ваше платье пропадет. Все готовы? Отлично. — И снова взял микрофон. — Говорит Торрини. Мы входим в дом, следите за нами и прикрывайте! — Он отложил микрофон. — Живо, бегом!

Они направились к вилле. За ней возвышались здания института, окруженные вооруженными полицейскими. Как их много, подумала она, как много.

Она физически ощущала тяжесть падающего пепла — как странно. Война, подумала она. Я снова на войне. Она споткнулась. Под ногами лежала большая мертвая птица, вся в жирном черном пепле.

Орижин, подумала Норма, попугай, который сидел на пальме у бассейна и насвистывал песни Фрэнка Синатры. Орижин погиб, подумала Норма. Никогда больше он не будет свистеть «Звезды в ночи».

Торрини потянул ее за собой.

— Скорее, скорее!

Они быстро прошли мимо полицейских в комбинезонах, стоявших на углу виллы Сасаки. Они держали автоматы наизготовку. Вот они уже перед дверью. Полицейский отдал честь. Норма достала камеру и сделала несколько снимков.

— Что они там внутри делают? — громко спросил Торрини.

— Болтают. С тех пор, как мы здесь, болтают без умолку.

— Они знают, что мы здесь?

— Не могут не знать, мсье комиссар. Мы тут пошумели. Один из них говорит громче остальных, а что, не разберешь.

— Дайте мне еще троих.

— Так точно!

Торрини толкнул тяжелую входную дверь. Пройдя несколько шагов, они оказались в шикарном холле. Мраморный пол покрывали толстые ковры. На античном столике стояли две китайские вазы с цветущими веточками. В широкой плоской вазе лежал букетик белых орхидей. На стене висели картины, и среди них этюды знаменитой картины Матисса «Танец». Здесь не ощущалось, что снаружи свирепствует черный ветер. У высокой белой двери с золотым орнаментом стояли двое полицейских.

— Салют, друзья мои, — сказал Торрини.

Достав из кобуры пистолет большого калибра, он взялся за позолоченные ручки двери и рванул сразу обе створки.

В гостиной сидели четверо мужчин и разговаривали. Увидев ворвавшихся полицейских, они умолкли и замерли. Четверо оцепеневших мужчин. И вспышка — это Норма опять начала фотографировать.

30

— Ну наконец-то! — сказал Эли Каплан. — Долго же вы заставили себя ждать!

Как и трое остальных, он не попал под черный пепельный дождь. К столу вместе с Торрини подошли Норма, Сондерсен и Коллен.

— Что значит «наконец-то»? — спросил Сондерсен.

— А то и значит, что нам ничего не оставалось, кроме как инсценировать этот спектакль.

— Спектакль?

— Нам только и оставалось, что спровоцировать вас.

— О чем вы, собственно, говорите?

— Мы решили добиться, чтобы вы объявили боевую тревогу. Везде! На Гернси, в Париже. Чтобы комиссар Коллен позвонил своему коллеге в Ниццу, чтобы виллу окружила полиция, чтобы эту историю раздули так, как мы хотим! Чтобы никто не мог больше молчать: в том числе и французское правительство. Пока что у комиссара Коллена, ведшего расследование, были одни неприятности. Точно так же, как и у вас, господин Сондерсен. Признайтесь, комиссар!

— Я слушаю вас, но ни слова не понимаю, — сказал Коллен.

— Ничего, ничего, поймете, — проговорил Каплан. — Наберитесь немного терпения. Дело не из простых, потому что…

Торрини оборвал его на полуслове.

— Молчать! Всем встать! — И, обратившись к полицейским, стоявшим у двери, приказал: — Обыскать! Взять оружие!

— Никакого оружия у нас нет, — сказал Рено.

— Так я вам и поверил, — ухмыльнулся Торрини. — На детский праздник вы собрались, что ли?

Его люди ощупали одного за другим. Киоси Сасаки, маленький, хрупкий, как и его брат в Гамбурге, был и сегодня в высшей степени элегантно одет. Костюм из серебристо-серого твида, серые туфли из змеиной кожи, голубая рубашка, серебристый галстук и синий платок в нагрудном кармане. В стеклах его очков в ультрасовременной оправе отражались розоватые лампы, висевшие над столом. Сама гостиная обставлена тоже в суперсовременном стиле: белые ковры, белые обои, мебель из стекла и хрома, обтянутые тончайшей кожей кресла. Стены украшали литографии с картин Миро и Дали. Сасаки не на шутку разозлился:

— Вы мне весь дом в свинарник превратите! Смотрите, сколько грязи вы нанесли!

— Не наложите от злости в штаны! — рявкнул Торрини.

— Как ваша фамилия?

Комиссар из Ниццы назвал себя и представил заодно Коллена и Сондерсена.

— Я буду на вас жаловаться, — обиженно проговорил Сасаки. — Мы с префектом друзья.

— Страшно, аж жуть!