Ушли клоуны, пришли слезы…

— А кто не знает? Ведь там в цирке застрелили шефа института, который работал над чем-то похожим, что и «Евроген». И людей в институте этом — пруд пруди. Я газеты читаю. То-то вы удивились, а? Я не хотел иметь дело ни с французской, ни с немецкой полицией. Поэтому достал адрес гамбургского института. Я читал, что его шефом стал доктор Барски. Его телефон, конечно, прослушивается, дураку ясно. Поэтому я передал ему через одного друга письмо. Чтобы он позвонил в пивную на углу моей улицы. Он так и сделал. И я сказал ему, будто знаю, кто предатель, который передает на сторону результаты опытов в их институте.

— Вы действительно знаете?.. — ошарашенно взглянула на него Норма.

— Да, мадам.

— Откуда?

— Наберитесь терпения, мадам, наберитесь терпения.

— Что вы расселись здесь и все мне перепачкали? — набросился Сасаки на Торрини, который вольготно устроился на белом кожаном диване.

— Закрой пасть! — ответил тот.

— А почему вы не связались со мной? — спросил Сондерсен бывшего охранника.

— Я же сказал! Вы из полиции. Послушайте, мне известно, над чем работает в Ницце доктор Сасаки. Известно, чем занимается в Париже «Евроген». И то, чем занимается институт в Гамбурге.

— Откуда вам известно? — спросил в свою очередь Коллен.

— Потому что меня это интересует с мальчишеских лет. Я даже три года проучился на химическом в университете. Может, во мне погиб нобелевский лауреат… Я знаю, что по крайней мере доктор Барски из Гамбурга и его сотрудники не хотят допустить, чтобы их открытие попало в чужие руки. Его шеф тоже хотел это предотвратить, почему его и шлепнули. В эту игру играют большие тузы. Вы сами знаете какие. И я знаю. Продолжать мне на эту тему?

— Не надо, — сказал Сондерсен. — И вы, значит, рассчитывали, что поможете доктору Барски и его коллегам, если назовёте предателя?

— Именно так, мсье, и в то же время я спасал собственную шкуру. Потому что с тех пор, как Смертельнобледный пронюхал, где я живу, моя жизнь гроша ломаного не стоит. Если доктор Барски разоблачит предателя, который передает все русским, я мог бы рассчитывать на помощь и защиту американцев. Они выдали бы мне новые документы. И я начал бы новую жизнь. Жил бы где-нибудь потихоньку — вот на что я, дурачина, рассчитывал. А сейчас сижу по уши в дерьме. Так вот… Из Франции я выехать боялся. Поэтому сказал доктору Барски, чтобы он, доктор Рено из «Еврогена» и доктор Каплан из Гамбурга приехали ко мне. И тогда эта история лопнет так, что пыль столбом пойдет.

— Точно так дело и обстоит, — сказал Каплан. — Пусть все лопнет с оглушительным треском. Я ведь с этого и начал. Другой возможности, чтобы дело хоть немножко сдвинулось с места, я просто не вижу.

— Ладно, выкладывайте! — вмешался Сондерсен, обратившись к Гарибальди. — Кто предатель?

Гарибальди указал на элегантного маленького японца:

— Доктор Киоси Сасаки.

31

Снаружи вдруг посветлело. Дым больше не застилал солнце. Оно вовсю сияло на голубом небе.

— Ветер задул в другую сторону, — сказал приземистый Жак Коллен, выключая верхний свет. — Предатель — вы, доктор Сасаки?

— Да, — совершенно спокойно ответил хрупкий японец.

— Что вы продавали? Результаты ваших собственных исследований или опытов в гамбургском институте?

— Результаты моих собственных исследований на все сто процентов принадлежат мне. Я записывал их на дискетах и продавал в течение нескольких последних лет. Вместе с кодом, разумеется.

— А что насчет Гамбурга? — спросил Коллен столь же невозмутимо.

— Я мог передавать на сторону лишь то, о чем мне сообщал мой брат Такахито. Семейные узы в Японии — святыня. Их ничто не в силах разорвать. И мы полностью доверяли друг другу.

— Какая красота, — прокомментировал Коллен. — Восточное благородство. Нам оно ни в коей мере не свойственно. Итак, ваш брат Такахито рассказывал вам, над чем в Гамбурге работают, на какой стадии опыты находятся и тому подобное?

— Да, и тому подобное, мсье комиссар.

— Но не в деталях? Он вам, например, ничего не говорил о несчастных случаях, возникших в результате рекомбинации ДНК?

— Ни слова.

Этот маленький элегантный японец обладает достоинством и выдержкой, которые покажутся неестественными любому человеку, не знакомому с азиатами, подумала Норма.

— Ни о чем подобном он не упоминал. Было лишено всякого смысла говорить с ним на эту тему. На такие вопросы он никогда не давал детальных ответов. Мой брат старше меня на два года. Он выдающийся ученый и человек выше всяких похвал. Так что о ходе работ, о их подробностях выспрашивать его было бессмысленно.

— Однако вы знаете, над чем работали в Гамбурге? — сказал Сондерсен.

— Еще бы, мсье.

— И Таку все известно, — сказал молодой израильтянин. — После убийства Гельхорна он понял, что вирусом заинтересовались обе сверхдержавы. И хотят завладеть им — любой ценой, не стесняясь в средствах. Мы разговаривали с Таком, господин Сондерсен, доктор Барски и я.

— Когда? — спросила Норма.

Нет, подумала она, во имя всего святого, нет! Если это только правда… Да, да, подумала она. Пусть это окажется правдой!