Ускользающая метафора

Не выпуская из правой руки трубку, я обдумывал ее предложение. Я совершенно не представлял себе, как и насколько откровенно говорить с девочкой, оставшись с нею с глазу на глаз. У меня свои загадки, у нее, должно быть, – свои. Неужто, если наши загадки взять и наслоить, всплывет какой-нибудь ответ? Но, разумеется, не встретиться с Мариэ я не мог. Мне и самому нужно с ней кое о чем поговорить.

– Хорошо. Я согласен с нею встретиться, – наконец ответил я. – Скажите, куда мне приехать?

– Нет-нет, это мы хотим приехать к вам, как обычно. Думаю, так будет лучше. Конечно, если вы не будете против.

– Договорились, – сказал я. – У меня планов нет. Приезжайте, когда вам будет угодно.

– Ничего, если прямо сейчас? Сегодня я решила не отправлять ее в школу… разумеется, если Мариэ согласится к вам поехать.

– Передайте ей, что она может ни о чем мне не рассказывать. Скажите, что поговорить с нею хочет сэнсэй.

– Поняла, так и передам. Простите меня за беспокойство, – сказала мне красивая тетя Мариэ Акигавы и тихо положила трубку.

Минут через двадцать опять раздался звонок. То опять была Сёко Акигава.

– Хотим навестить вас сегодня около трех, – сказала она. – Мариэ согласна. Точнее, она только раз коротко кивнула.

– Хорошо. Жду вас к трем.

– Большое вам спасибо, – сказала она. – А то я ничего не понимаю: что происходит? Как быть дальше? И потому вся в растерянности.

Я хотел ей сказать, что и сам в таком же положении, но не сказал. Она, должно быть, ждет от меня совсем другого ответа.

– Постараюсь сделать все, что в моих силах. Хотя уверенности у меня нет, – сказал я и первым положил трубку.

И тут же украдкой осмотрелся: не видно ли где Командора? Но его, конечно, нигде не было, а мне так его не хватало. Всего облика его, странной манеры выражаться. Наверное, я больше никогда его не увижу – ведь я сам убил его собственной рукой, пронзив насквозь его сердечко острым разделочным ножом, который принес сюда Масахико Амада. Ради того, чтобы спасти откуда-то Мариэ Акигаву. И мне нестерпимо хотелось узнать: где же было то место, откуда я ее спас?

59 Пока смерть не разлучила нас

До приезда Мариэ Акигавы я опять рассматривал ее портрет, которому до завершения оставалось совсем чуть-чуть. Я уже мог живо представить, как будет выглядеть полотно. Только завершено оно не будет – как ни жаль, это неизбежно. Почему нельзя дописывать этот портрет, я и сам пока объяснить не умел – доказать логически, разумеется, тоже. Просто чувствовал, что не делать так – необходимо. А причина со временем, пожалуй, станет ясна. Как бы то ни было, я имел дело с чем-то очень опасным, и здесь важно быть предельно осторожным.

Затем я вышел на террасу, сел в шезлонг и бесцельно разглядывал белый особняк Мэнсики напротив. Статный седовласый господин Мэнсики – человек, «избавившийся от цвета». «Перебросился с ним в дверях парой слов. Весьма занятный человек», – сказал мне Масахико. «Очень занятный человек», – поправил я его тогда. «Очень, очень, очень занятный человек», – заново поправил я, теперь уже – себя.

За несколько минут до трех к дому, взобравшись по склону, подъехала все та же ярко-синяя «тоёта приус» и остановилась на своем обычном месте. Стих мотор, отворилась водительская дверца, и вышла Сёко Акигава. Очень изящно – сперва развернувшись со сведенными коленями. Чуть погодя с пассажирского места выбралась Мариэ Акигава – двигалась она подчеркнуто неохотно и вяло. Утренние облака куда-то подевались, осталось лишь чистое голубое небо начала зимы. Несущий с гор прохладу ветер беспорядочно трепал мягкие волосы женщин. Мариэ Акигава то и дело поправляла челку, спадавшую ей на лоб.

Как ни странно, Мариэ сейчас была в юбке – шерстяной темно-синей, до колен. Под нею – голубые лосины, сверху кашемировый свитер с V-образным вырезом, из которого проглядывала белая блузка. Свитер – насыщенного виноградного цвета, обута девочка в темно-коричневые мокасины. В таком виде она выглядела красивой и здоровой, заботливо воспитанной в благородной семье. Ничто не выдавало в ней никакую эксцентричность. Только грудь оставалась плоской.

Сёко Акигава сегодня была в светло-серых узких брючках, хорошо начищенных черных туфлях на низком каблуке и в длинном белом кардигане, подпоясанном на талии ремнем. У нее грудь как раз отчетливо выступала. В руке Сёко держала нечто вроде черного лакового кошелька – женщины всегда носят такие. Что там могло быть внутри, я даже не представлял. А Мариэ, похоже, не знала, куда деть свои руки – карманов, куда их можно засунуть, у нее не было.

Взрослая тетя и племянница-подросток – при всей их разнице в возрасте и зрелости обе они просто красавицы. Я наблюдал за ними сквозь щель между шторами. Тетя и племянница – когда я видел их вместе, казалось, мир становится чуточку ярче. Как Рождество и Новый год всегда настают вместе.