Ускользающая метафора

Проходя через ворота, она вдруг поймала себя на мысли: а что, действительно можно так просто, совершенно не напрягаясь, взять и уйти прочь из этого места? Неужели не нужно платить никакую цену, не будет ничего сложного и сурового? Вроде того мучительного обряда посвящения, какой устраивали юношам того коренного племени Новой Гвинеи? О нем Мариэ прочла в «National Geographic». Разве это не требуется в качестве некоего свидетельства? Но такая мысль пронеслась у нее в голове и мигом пропала. Куда больше ее переполняла радость освобождения после удачного побега. Было пасмурно – казалось, из льнувших к земле густых туч вот-вот хлынет промозглый дождь. Однако Мариэ, задрав голову к небу, несколько раз глубоко вдохнула и ощутила себя бесконечно счастливой. Как некогда на пляже Вайкики, глядя на пальму, шелестящую листьями на ветру. Я свободна! – думала она. Могу пойти куда захочу! Больше не нужно, сжавшись, дрожать во мраке. Я жива, и мне следует радоваться и благодарить уже за это. Прошло всего четыре дня, но мир, представший теперь перед ее глазами, выглядел оживленно и ярко. Казалось, каждый кустик, каждое деревце пышет свежестью и полно жизненных сил. Запах ветра заставлял сердце Мариэ биться учащенно.

Однако мешкать в таком месте не годилось: вдруг Мэнсики что-нибудь забыл и сейчас вернется? Нужно поскорее отсюда убираться. Чтобы никто ничего не заподозрил, глядя на нее, Мариэ, как уж смогла, разгладила мятую школьную форму (она спала, не снимая ее, несколько ночей кряду), пригладила волосы и с невозмутимым видом быстро спустилась по склону.

Спустившись с одного склона, она перешла через дорогу и поднялась на другой. Только при этом направилась не к себе домой, а первым делом пришла ко мне – хотела поделиться своим замыслом. Но в доме никого не оказалось: сколько б ни давила Мариэ на кнопку звонка, никто ей так и не открыл.

Поняв, что все бесполезно, девочка направилась в заросли и подошла к склепу за кумирней. Там она увидела, что крышка плотно затянута полиэтиленовым тентом. Прежде его здесь не было. Тент прочно привязали ко вбитым в землю колышкам, а поверх него разложили камни-грузила. Нарочно, чтобы в склеп просто так попасть или заглянуть стало невозможно. Пока ее тут не было, кто-то (кто именно – неизвестно) преградил к нему доступ, видимо, решив, что оставлять склеп открытым опасно. Встав перед закрытой ямой, Мариэ прислушалась, но изнутри никаких звуков не донеслось.

(Мой комментарий: если она не слышала звона погремушки, значит, к тому времени меня еще не было в склепе – или я просто уснул.)

Упали первые капли холодного дождя. Мариэ подумала, что пора возвращаться домой – наверняка же все родные уже извелись. Ну, хорошо, допустим, я вернусь, рассуждала она. Придется объяснять, где была все эти четыре дня. Сознаваться, что тайком проникла в дом господина Мэнсики и там скрывалась, никак нельзя. Скажи кому такое – и будет скандал. Наверняка они сообщили о моей пропаже в полицию. Там узнают, что я незаконно пробралась в дом господина Мэнсики, и, глядишь, привлекут к ответственности.

Тогда Мариэ придумала отговорку, будто оступилась и упала в склеп – и все эти четыре дня не могла оттуда выбраться. Но сэнсэй – в смысле, это она обо мне – случайно заметил ее там и спас. Придумав такой вот сценарий, Мариэ надеялась сговориться со мной, чтоб мы отвечали на вопросы складно. Вот только меня дома не оказалось, а склеп оказался затянут тентом так, что попасть внутрь, а тем более – выбраться из него – было очень непросто. Ее план провалился, хотя, если бы все сложилось, мне пришлось бы объяснять в полиции, зачем потребовалось нарочно подгонять технику и вскрывать этот склеп, что само по себе сулило мне немалые хлопоты.

Тогда ей пришло на ум инсценировать потерю памяти. Кроме этого, в голову ничего не приходило. Дескать, что было со мной все эти четыре дня – совершенно не помню. Вместо памяти – пустота. Пришла в себя на другой стороне горы. Оставалось только держаться этой легенды. Помнится, она видела сериал, связанный с потерей памяти. Мариэ не знала, как люди воспримут ее объяснение: наверняка начнут дотошно расспрашивать – и родственники, и полиция. Еще к психиатру, глядишь, поведут. Поэтому лучше всего стоять на своем: ничего не помню, и точка. Растрепать волосы, измазать грязью руки и ноги, местами поцарапаться и всем своим видом показывать, будто все это время провела в горах. А что еще делать? Только разыгрывать от начала и до конца такой вот спектакль.

Она так и поступила. Даже комплимента ради ее представление нельзя было назвать искусным, однако другого выбора у нее не оставалось.

Вот что поведала мне Мариэ Акигава. Примерно на этом месте вернулась ее тетушка. Было слышно, как «тоёта приус» останавливается перед моим домом.