Ускользающая метафора

Через несколько лет после того, как я вернулся к жене и мы стали жить вместе, 11 марта в восточной части Японии произошло сильное землетрясение. Я, сидя перед телевизором, наблюдал, как от префектуры Иватэ до префектуры Мияги один за другим рушатся и гибнут прибрежные города. Места, по которым я прежде бесцельно путешествовал на стареньком «пежо-205». Среди них наверняка был и тот городок, где я встретился с «мужчиной с белым „субару форестером“». Однако на экране телевизора я видел лишь останки многочисленных городков, сметенных и разметанных гигантским чудовищем цунами. Я не обнаружил ничего, что было бы связано с тем городком, который я тогда проезжал, – ведь я даже не помнил его названия, а потому и никак не мог выяснить, насколько сильно он пострадал от стихии и как изменился его облик.

Не в состоянии что-либо делать, буквально онемев от потрясения, я несколько дней напролет просто пялился в экран телевизора и не мог от него оторваться. Мне хотелось приметить в тех кадрах хоть какой-то пейзаж, связанный с моими воспоминаниями. Иначе, как мне казалось, что-то ценное, сохранившееся у меня внутри, унесет в какую-то неведомую даль, и оно там попросту сгинет. Мне хотелось немедленно сесть в машину и поехать туда – своими глазами убедиться в том, что там осталось. Но это, конечно, мне не удастся: трассы в разных местах перерезаны, городки и деревни в изоляции. Разрушены и утрачены все жизненно важные коммуникации – электричество, газ, водопровод. А в граничащей с юга префектуре Фукусима – примерно там, где умер мой «пежо-205», – случился коллапс на прибрежных атомных электростанциях. В такой ситуации мне никак туда не пробраться.

Когда я путешествовал по тем местам, я не был счастливым человеком. С какой стороны ни посмотри, я был одинок и погружен в тяжкие неопределенные мысли – во многих смыслах был человеком потерянным. Но и при этом, продолжая свое путешествие, я оказывался между разными незнакомыми людьми, выпутывался из их жизненных перипетий. И это имело для меня очень важный смысл – куда более важный, чем я сам тогда считал. Вышло так, что по пути я – зачастую непроизвольно – что-то отбрасывал от себя, что-то подбирал. Проехав по этим местам, я изменился, став несколько другим человеком, чем был прежде.

Я думал о картине «Мужчина с белым „субару форестером“», которую спрятал на чердаке дома в Одаваре. Тот мужчина – будь он живым человеком или чем-то еще – так и живет в том городке? И та худая молодая женщина, с которой я провел странную ночь, – по-прежнему там же? Что с ними? Смогли они выжить, уцелев после землетрясения, спасшись бегством от цунами? Что стало с интим-гостиницей, с придорожным рестораном того городка?

Каждый вечер в пять я шел в детский садик за ребенком. Это стало моей повседневной привычкой (жена опять вышла на работу в архитектурную контору). Детсад находился минутах в десяти ходьбы от нашего дома. И я, держа за руку дочь, неспешно вел ее домой. Когда не было дождя, мы заходили в парк, отдыхали там, сидя на скамейке, и я наблюдал, как прогуливаются соседские собаки. Дочь просила себе песика, но в нашем многоквартирном доме держать животных запрещали. Потому дочь и не могла сдержаться, чтоб не посмотреть на собачек в парке. Иногда ей разрешали погладить какую-нибудь маленькую спокойную псину.

Дочь звали Муро. Такое имя дала ей Юдзу. Оно приснилось ей незадолго до родов. Во сне Юдзу была одна в просторной японской комнате с татами. Комната открывалась в красивый обширный сад, и в ней стоял старинный низкий письменный стол, на нем лежал лист белой бумаги. На листе – единственный иероглиф «室»[11], блестяще выведенный черной тушью. Кто написал, неизвестно, но написано очень изящно, каллиграфически. Такой вот сон, и Юдзу, проснувшись, смогла отчетливо его вспомнить. А поэтому настояла, что таким должно быть имя будущего ребенка. Я, разумеется, не возражал. Что ни говори, а ребенка-то рожает она. Я вдруг подумал: а вдруг этот знак начертал Томохико Амада? Просто подумал так – и все. В конце концов, то был всего лишь сон.

Я был рад, что родилась девочка. Из-за того, что я провел детство с младшей сестрой Коми, мне отчего-то становилось спокойно, когда рядом со мной – маленькая девочка. Для меня это было во всех отношениях естественно. И еще мне было приятно, что ребенок появился на свет с определенным именем, в котором ни у кого не было никаких сомнений. Ведь имя, что ни говори, – дело важное.

Муро, вернувшись домой, смотрела вместе со мной новости по телевизору. Я старался не показывать ей те кадры, где надвигалась волна цунами. Это слишком тревожные кадры для маленького ребенка. Когда на экране возникала волна, я вытягивал руки и закрывал ими дочери глаза.

– Почему? – спрашивала Муро.

– Тебе такое лучше не смотреть. Еще маленькая.

– Это на самом деле?

– Да, где-то далеко это происходит на самом деле. Но это не значит, что тебе необходимо смотреть все, что происходит на самом деле.