Ускользающая мишень

И мир для него был теперь выкрашен в грязный цвет хаки, пространство свернулось до уродливых размеров казармы спецназа, а время... Со временем у Стаса были особые счеты. Как и все, он прилежно протыкал календарь, подаренный ему друзьями на гражданке, делая это украдкой, чтобы, не дай бог, не заметили "деды", - не положено было еще ему, салаге, заниматься этим. Но время смеялось над ним. Шутило. Издевалось. То вдруг растягивало до бесконечности часы нарядов, то, весело подгоняя, сдвигало минуты сна, а то замирало и стояло себе на месте. Стае в такие минуты смотрел во все глаза на висевшие в казарме часы, даже слышал их шум; но стрелки их были неподвижны, они, казалось, не замечали того, что за окном уже темнеют сумерки, что телевизор, меняя вечерние ритмы, уже успокаивает малышей знакомой каждому с детства мелодией, что давно уже пришло время ужина... Часы презирали его, Стаса, как презирали весь мир. Они были всемогущи, величавы и могли позволить себе такую небрежность, как потеря нескольких десятков минут.

О, как Стае ненавидел эти часы! Они были для него воплощением высшей несправедливости. Мерой зла. Концентрацией вселенского страха... А испугавшись один раз этого механического чудовища, Стае был обречен нести этот свой страх до самого конца. Долгих два года...

Может, именно потому его и не любили в батальоне?

За страх. За постоянный и непонятный страх перед всем. Он словно источал его, как выходящий через поры пот. И окружающие инстинктивно старались держаться подальше. Подальше от его страха. От него самого - солдата второго года службы Кима Станислава Ильича...

Их подняли по тревоге ночью, но без всякой этой помпы, про которую любят писать в газетах и говорить по телевизору. Нет, все было гораздо прозаичнее. Просто пришел в казарму хмурый комбат с каким-то майором, наорал, как обычно, на дневального и велел строиться. Затем были унылые боксы, бронетранспортеры, которые никак не хотели заводиться, грузовики, дорога, ночь...

Днем их привезли на окраину Плахова; офицеры, такие же невыспавшиеся, как и солдаты, лениво подгоняли их криками, была обычная неразбериха, и Стае долго не мог понять, куда же они попали.

Ночью в машинах говорили, что их кидают в Чечню, что, мол, там опять началась заварушка... Но повезли почему-то не на аэродром, а на север, долго кружили, потеряв дорогу, и наконец вот привезли на окраину небольшого городка.

И только солдаты собрались "защемить" тут же под колесами грузовиков некоторые уже повалились, прижавшись друг к другу, и захрапели, - как прозвучала команда, но какая именно, Стае не разобрал, да и не было никакой охоты.

Тра-та-та-та-та...

Очередь прозвучала совсем рядом.

Стае вскочил. Очумело завертел головой, как и десятки его товарищей.

- Что?.. Где?.. Кто стрелял-то?..

Но ответа не было. И лишь вновь прозвучало где-то очень близко: тра-та-та-та-та...

Пауза.

И нежное: пи-у... Пи-у...

Комбат выругался первым и первым же кинулся на землю.

- Лежать! - крикнул он. - Всем лежать!.. - Снова выругался и дернул за ногу стоявшего рядом лейтенанта из второй роты. Лейтенант, все еще улыбаясь, рухнул, как сноп...

"Вот оно!" - пронеслось у Стаса в голове; он кинулся, сбивая остальных и не думая ни о чем, лишь о той очереди, которая предназначалась только ему, Киму Станиславу Ильичу, солдату второго года службы...

Жах!.. А-ах!..

Пи-у... Пи-у...

Тра-та-та-та-та...

Стае лежал, зажав уши руками, зарывшись головой в сухую ломкую траву, и все ждал, когда его прошьет очередью или убьет одинокой пулей. "Ма-аленькой такой, свинцовой, скользкой и противной, как ртуть", - вдруг глупо подумал он.

А может, не убьет? Может, пронесет?..

Убьет.

А может...

Убьет!

А...

УБЬЕТ!!!

Нет, нет, нет... Стае что-то закричал, вскочил, побежал куда-то в сторону, наткнулся на такого же, как он сам, испуганного солдата; оба повалились на землю... К ним подбежали, успокоили ласковым матерком, кто-то из офицеров дал Стасу затрещину - привел, так сказать, в чувство.

А потом было дурацкое оцепление - дурацкое потому, что оружия им не дали, вернее, дать-то дали, но только стволы - без патронов.

- А как стрелять-то, а? - все орал на Стаса мрачный Мурзенко, но что тот мог ответить - сам ничего не понимал и лишь материл про себя все вокруг: и предков, что отправили его в армию, и отцов-командиров, "сволочужек поганых", что куда-то попрятались после обеда, и это дурацкое задание, и этот проклятый городок - за нелепое расположение улиц, за открытость перекрестков и за прочее, прочее, прочее...

...Перед самым обедом его отправили в штаб батальона. Стае прихватил с собой двух "молодых", хотя особой надобности в этом не было. Но как ему казалось, эти двое хоть как-то смогут уберечь его от пуль.

"В них попадет, а в меня нет", - подумалось ему.

И поэтому поставил он их по бокам - справа и слева от себя - и приказал пошевеливаться. Если торопиться, то могут и не попасть...