Услышав тихий, полный любви голос, Маргарет осмелилась поднять голову: ангельский лик показался ей не в пример более тонким устройством, нежели человеческое лицо. На нем отражались малейшие изменения, сколь бы мимолетными они ни были, он переливался, как радужное оперение на голубиной шее.
— Он… Значит ли это, что Он идет? — спросила она.
— Не проси о встрече с Ним, — сказал ей ангел. — Его любовь подобна наводнению. Его сияние обжигает. Тебе этого не вынести. Но ты нужна нам. Протяни руку.
Маргарет повиновалась. Ангел опустил в ее ладонь что-то маленькое и круглое, размером с лесной орех, подобранный с земли.
— Что это? — спросила она.
— Это все сотворенное.
Маргарет вгляделась, залюбовавшись его миниатюрностью и хрупкостью. Она увидела бурлящие реки тоньше жилки листа, моря с приливами и отливами, напоминавшими движение маятника, а вокруг — сияющее небо, иные сферы и, наконец, темноту.
— Лишь благодаря любви Господа все это существует, — продолжал ангел. — Без Его любви…
— …оно исчезнет.
«Исчезнет. Исчезнет. Исчезнет».
Ангел протянул руку — на ее ладони снова ничего не было. Маргарет подняла голову и заметила, как деревья распростерли ветви-руки над ангелом, защищая его.
— Слушай первое повеление.
— Я повинуюсь. Целиком и полностью.
— Ты больше не Маргарет. Этим именем тебя нарекли родители земные, так называл тебя муж. Теперь ты нарекаешься новым именем.
«Нарекаешься новым именем». При этих словах травы и деревья замерли в почтительном ожидании. Она ждала, глубоко затаив дыхание.
— Ты нарекаешься Марией.
— Я не смогу, — Маргарет закрыла лицо руками.
— Таково Его Слово.
— Мария, — прошептала Маргарет.
— Мария.
— Мария, — отозвалась Мария.
— Ты должна свидетельствовать, Мария. Ты — избранная.
— Я не смогу. Я — ничтожество, шелуха.
— Такова Его воля. Он счел тебя достойной.
— Да, я всецело повинуюсь.
— Тогда ты знаешь, в чем твой долг.
— Что я должна делать?
— Изгнать их.
— Да. Да, конечно.
— А теперь я буду танцевать для тебя и вскоре исчезну. Ты же останешься исполнить Его волю.
Мария села и стала смотреть, как ангел танцует. Ликуя, он кружился и вился, прикасаясь к миру и оставляя вокруг себя свет. Вскоре все окрест пестрело пятнами света — он танцевал, окруженный мерцающим сиянием.
Ханна прогуливалась, перебирая в уме удивительные факты: поэт, высокий, красивый, сильный, брюнет — и вдруг он возник перед ней, будто бы прямиком из ее мыслей. При виде его она даже споткнулась, но под колоколом юбки этого не было заметно, и она безмятежно двинулась дальше, готовясь улыбнуться. Чего от него ждать сегодня? В ее мечтах кульминацией их очередной встречи должен был стать ни много ни мало как поцелуй: он обхватит ее своими большими руками, и губы их сольются в неистовом, возмутительном поцелуе.
Поэт вытянул шею, чтобы разглядеть приближающуюся девушку, и приподнял широкополую шляпу.
— Мисс Аллен, верно? Узнаю ваш силуэт.
— Правда? Ну да. То есть это я. Доброе утро.
Он подошел поближе, чтобы лучше ее видеть и не повышать напрасно голоса. Ханна ощутила резкий запах его пота.
— А ведь вы с книгой, — сказал он.
— Да, так и есть.
— А позволите спросить, что это за книга?
— Да, конечно. Это… — она поднесла книгу к глазам и прочла, что написано на корешке, как если бы успела позабыть. — Это Драйден. Стихи Драйдена.
— И где ж этот Драйден был вами найден, а? — Он засмеялся собственному каламбуру, взглядом приглашая ее присоединиться. И она ответила на его дружеский жест — правда, вышло чуть более нарочито, чем ей того хотелось бы.
— А позвольте спросить, — нарушила она затянувшуюся паузу, — что сейчас читаете вы?
— Да бога ради. Тоже стихи, хотя, полагаю, не с таким удовольствием, как вы. Свои собственные. Я готовлю книгу.
— Как замечательно!
— Вы считаете? Не думаю, что критики с вами согласятся. Если мне и удастся когда-нибудь ее издать, едва ли они встретят ее с большим воодушевлением, чем мои предыдущие опусы.
— Ну, критики — они же… — Она понятия не имела, что представляют собой критики, и потому пренебрежительно махнула рукой. — Они же критики. А не поэты. А я буду с нетерпением ждать, когда она выйдет в свет. Быть может, вы даже подпишете мне экземпляр. Как чудесно, что у нас здесь появился поэт — ну, если не считать мистера Клэра.
— Мистера Клэра?
— Джона Клэра. Он лечится у моего отца.
— Джон Клэр, поэт-крестьянин? Вот оно что. Так… — Теннисон нахмурился. И в этот миг из-за облака выглянуло солнце. Цвета стали глубже. Засверкал гравий на дорожке. Ветерок заворошил листву.
— Так лучше, — сказала Ханна.
— Гм. Послушайте, а я ведь вот что могу! Хотите, покажу?
— Это вы о чем?
— А вы просто стойте и смотрите.