Услады Божьей ради

В свою очередь, дядя Поль мог рассчитывать только на двоих своих сыновей, естественно на Пьера и Жака. Пьер был старшим, но его уход из дипломатии, затем приключения с Урсулой и Миреттой несколько отдалили его от Плесси-ле-Водрёя и от родового очага. Жак занимался страховкой кораблей и нефтью. Ему не удалось, как Мишелю, стать инспектором финансов, и он стал американцем. Дважды в год он проводил по пять недель в Нью-Йорке. Привозил оттуда проекты и показывал их отцу. Что же касается Филиппа, то он, достигнув тридцати, продолжал по-прежнему думать только о женщинах. С годами он превратился в профессионального соблазнителя. Во время Второй мировой войны он следил за цветом волос на висках, побелевших с возрастом, а может, и раньше срока. Он нравился медсестрам, как когда-то нравился подругам своей матушки. По разным и даже противоположным причинам Филипп и Клод оказались вне игры. Они вышли из игры из-за страстного увлечения, один — женщинами, другой — Господом Богом. А тем временем в маленькой столовой, примыкающей к большой — у нас дети не сидели вместе со взрослыми за обеденным столом, — возникало нечто новое, удивительно повторявшее то, что мы видели лет двадцать тому назад, сорок и шестьдесят тоже — тому назад: за каменным столом под липами подрастало новое поколение, четвертое, а может, уже и пятое. Быть может, в начале этой книги на страницах, относящихся к концу XIX века, вы заметили не очень отчетливый силуэт моей прабабушки. Вы знаете моего дедушку, его сына Поля, его внуков Пьера и Филиппа, Жака и Клода, не говоря уже обо мне. А вот Жан-Клод, Анна-Мария, Бернар, Вероника и Юбер. Вероника и Юбер только вышли из пеленок. Что же касается Жан-Клода и Анны-Марии, то они уже почти молодые люди. Не помню, сказал ли я, что Жак женился, что Пьер и Урсула, когда любили друг друга, еще в Кабринаке, успели произвести на свет мальчика и девочку? В семьях всегда происходит столько событий, что у меня возникает ощущение, будто жизнь утекает, подобно воде между пальцев, утекает вместе с няньками, учительницами, детскими увлечениями, помолвками и поминками, именинами и экзаменами, службой в армии и занятиями спортом, который стал играть важную роль в нашей жизни: ведь спорт заменяет нам природу, которую мы теряем, а она нужна нам, чтобы организм дышал. Знаю, что я должен был бы рассказать о встречах, о повседневной жизни, воспроизвести письма, сохранившиеся в моих чемоданах и в ящиках комодов, передать вам беседы, споры, вспомнить, как складывались отношения с прислугой и поставщиками, как велись деловые переговоры. Боюсь только, что у меня нет ни необходимого места, ни времени, ни, увы, таланта! Все, что могу, так это показать семью на улице Варенн, на Пресбургской улице и в Плесси-ле-Водрёе, вокруг каменного стола или в столовой, под портретами маршалов, в надежде, что хоть что-то останется от этого уходящего времени в чьих-нибудь закоулках памяти.

Быть может, часть изменений в жизни семьи, которые я отнес за счет кризиса, на самом деле произошли по другим причинам: со временем меняются и перспективы. Когда я был ребенком, семья представлялась мне как единое целое, в котором мне между мамой и дедушкой было уютно. Я, конечно, знал, что члены семьи не взаимозаменяемы. Отец мой разделял далеко не все взгляды деда, а мама, разумеется, очень отличалась от тетушки Габриэль. Но для меня, ребенка, существовала прежде всего семья. А потом уже члены семьи, составляющие ее. Со временем стало очень трудно находить между ними хоть что-то общее. Что, например, связывает дядю Поля с его сыном Клодом? Хотя, может быть, это мне только так кажется, потому что я их понимаю лучше, чем я понимал когда-то дедушку и маму. Мне кажется, что Клод и его отец принадлежат двум почти одинаково чуждым духу семьи мирам: дядя Поль выбрал деньги, политику, то есть силы, созидающие современный мир у нас на глазах. А Клод, как мы уже видели, возможно, сделал свой выбор в пользу Бога только затем, чтобы выразить свое несогласие с отцом.