Услады Божьей ради

Он оперся мне на руку, и мы отправились. Прошли под липами возле каменного стола. Посмотрели на стволы деревьев, на которых дети всех поколений вырезали свои имена, полюбовались кронами, листьями, травой — все было полно воспоминаний, все говорило о нас. Но насколько обед был безмолвным, настолько оживленной, почти веселой получилась, вопреки моим опасениям, последняя прогулка. Естественно, мы заставляли себя выглядеть веселыми. Но рядом с деревьями, под яркими солнечными лучами сил у нас прибавилось. Дед разговорился. Стал рассказывать свою жизнь. Я удивлялся: вдруг оказалось, что я о ней мало что знаю. И надо же было дождаться минуты, когда нож гильотины должен был уже вот-вот упасть на наши шеи, чтобы понять этого старика, занявшего — быть может, только потому, что он прожил так долго, — такое место в жизни десятка людей. И я сказал себе, что ведь он все видел, обо всем догадывался, даже о том, что казалось нам глубоко спрятанным в тайниках наших душ. Ни перипетии брака дяди Поля, ни похождения Анны-Марии и ни комбинации семейства Реми-Мишо, ни приключения Пьера, ни переживания Клода, ничто или почти ничто не ускользнуло от его взгляда. Он был не только главой, но и центром семьи и, вопреки всем бурям и соблазнам, стоял прочно, как те старые дубы, среди которых он жил, несокрушимый под ударами судьбы, без малого сотню лет.

Мы дошли до конца пруда. А когда начали огибать его, то вдруг увидели замок в предвечернем освещении. Розовые стены и крыша из черной черепицы делали его дивно красивым. Солнце, клонившееся к закату, освещало дом боковыми лучами, и был он волнующе прекрасен. Дедушка как-то сразу обмяк. Слишком тяжела была жертва. Я почувствовал, что он тяжелее оперся на мою руку. Перед нами была вся его жизнь и жизнь его близких, всех наших родных, всех прошедших поколений. И вот надо было расставаться. Мы молча стояли и смотрели. Потом пошли, но медленно-медленно. Ибо знали, что вот-вот замок навсегда исчезнет с наших глаз, как в волшебных сказках, где видения исчезают, когда к ним приближаются. Миражом оказались наше прошлое, наша семья, наша фамилия, единственная еще уцелевшая ценность, и на ней покоилось все то, что мы уважали и любили в этом мире. За те двадцать минут, пока длилось наше возвращение, я понял, что значит для приговоренного к казни время, пока он идет к эшафоту, возвышающемуся в конце пути. Нашим эшафотом была наша жизнь, которая покидала нас или которую покидали мы.

Последние минуты нашей бесконечной и вместе с тем слишком короткой прогулки я скорее нес, чем поддерживал деда. Известно, что переживания являются ответом человека на обстоятельства жизни, когда они становятся слишком трудными. В свою очередь, тело является регулятором наших переживаний. При ослаблении или потере сознания оно помогает эмоциям, когда они оказываются слишком острыми, подобно тому, как эмоции приходят на помощь переутомленному рассудку. Мой дед был до того переутомлен, что уже не успевал страдать от переживаний. Мы находились в этот момент еще так далеко от скамеек у каменного стола, что они, слава Богу, утратили для деда всякое эмоциональное значение. Они стали лишь спасительной гаванью, где смог отдохнуть вконец измотанный старик. Тело дедушки пожалело его.

Список испытаний, выпавших на нашу долю, еще не был исчерпан. Не могли же мы покинуть Плесси-ле-Водрёй, как покидают гостиницу. Нам предстояла еще одна остановка в нашем хождении по мукам: надо было попрощаться со всеми, кто пережил вместе с нами конец нашей славы и нашу агонию. Пока мы с дедом прогуливались вокруг пруда, Пьер, Клод и Филипп собрали в большой гостиной, такой же опустевшей, как и столовая, всех, кто так или иначе участвовал в нашей жизни. Там были садовники, возчики, сторожа, дорожные рабочие, все те, кто в годы процветания составлял личную гвардию нашего феодального семейства. Пришли туда также мэр и настоятель, шорник и маляр, монашенки из приюта, учитель-коммунист, почтовая служащая — все те, включая их детей, кто когда-то присутствовал на наших свадьбах и наших праздниках. Филипп и Клод привезли в машине тех, кто жил далеко: фермеров, сторожей отдаленных участков наших лесов. Большинство из них уже приходили, по одному, с огорчением узнав о нашем близком отъезде. Все они теперь собрались и ждали нас.