Услады Божьей ради

Дядюшка Поль не знал ничего. Отличаясь энциклопедическим невежеством, он прочел за свою жизнь даже меньше, чем дедушка. Намного меньше моего отца. Не помню, говорил ли я уже об этом, но дедушка очень хорошо говорил по латыни и бегло читал на древнегреческом. Тетя Габриэль привезла однажды в Плесси-ле-Водрёй известного профессора, бывшего министра, члена Французского института, и, скорее всего, предупредила его, что дом, в который они едут, представляет собой логово невежества, каким он в каком-то смысле и был. Министр был ошеломлен, услышав, как мой дедушка рассуждает о Таците и Фукидиде, будто об очень близких друзьях, с которыми часто общаются. Дядя Поль не разговаривал по латыни со знакомыми своей жены, например с Сальвадором Дали или Морисом Заксом. Но, хотя он был значительно менее способным, чем его отец и его же собственные сыновья, он прочно усвоил одну вещь. Возможно, под влиянием семейства Реми-Мишо он понял, что история, если можно так выразиться, больше не творит историю и что ее в этой роли заменила политическая экономия. И вместе с русским балетом и авангардистским кино, которым покровительствовала его жена, стал изучать если не Парето и Кейнса, то основы той науки, блестящими представителями которой они были. Знания он приобрел слабые, но в конце концов убедился в том, что ключом к будущему является экономическое и социальное развитие. И это явилось еще одним поворотным пунктом в истории семьи, считавшей ранее, что общество изменяется лишь под воздействием нечистой силы и что деньги не имеют значения.

Мне кажется, что благодаря дядюшке Полю, так долго остававшемуся светским, легкомысленным человеком, этакой элегантной марионеткой — одним словом, глупцом, наша семья завершила новый этап в примирении с современным миром. Забавно, что этот поворот произошел благодаря одному из наименее умных представителей семьи. Может, такое совпадение лишний раз доказывает, что человек как таковой ничтожен и что решающую роль играют события и дух времени? А может, оно говорит об относительности нашего представления об интеллектуальных способностях, ненадежность которого мы уже видели? Или, может, это просто результат влияния самого замечательного в нашей семье в первой половине века человека, по отношению к которому я был несколько несправедлив, результат влияния тетушки Габриэль? Высказываться категорично по этому поводу я не решаюсь. Во всяком случае, ясно одно: через десять лет после Первой мировой войны и более чем через четверть века после женитьбы дяди Поля и тети Габриэль корабль нашего семейства покинул родные воды — а если в душе у экипажа и оставались еще какие-то сомнения, то он их подавлял, он не показывал вида — и с триумфом вошел в территориальные воды крупной буржуазии.

На протяжении веков мы отличались от буржуазии и были против нее. Мы чувствовали себя ближе к солдатам, ремесленникам и особенно к крестьянам, чем к буржуа больших городов. От них нас отделяли почти маниакальная тяга к природе, страх перед любыми переменами, покорность Церкви, недоверие к механизмам, враждебное отношение к деньгам, к купле-продаже и к новым идеям. А теперь мы будем жить как буржуа, думать как они, реагировать как они, между ними и нами в конце концов исчезнут все барьеры. Надо было бы одновременно изучить движение крупной буржуазии в обратном направлении, навстречу нам. Во всяком случае, под давлением новых поднимающихся классов — инженеров-технократов, рабочих масс — мы постепенно сливаемся с ней в единый блок, почти однородный, имеющий общие ценности, одни и те же опасения и привычки. Они, например, уже практикуют псовую охоту, принимают у себя архиепископа и целуют ему руку, любят поговорить о прошлом, с подозрительностью и высокомерием относятся к выбору женихов и невест, привыкают к земле, к своим лесам, к своим уголкам сельской местности. А мы занимаемся бизнесом, привыкаем к деньгам, участвуем в разных системах современного круговорота. До конца XIX века мы реагировали на все иначе, чем буржуазия. Мы не связывали себя ни с Луи Филиппом, ни с Тьером, ни с Полем Бурже, ни в Аристидом Бусико. Теперь и мы стали своего рода Реми-Мишо. Мы взяли от них и их недостатки, и их достоинства: уважение к труду и стремление преуспеть. А они в свою очередь начинают воображать, будто и у них всегда был девиз, причем наш девиз: «Услады Божьей ради». И возможно, уподобляясь нам, они начинают слабеть.