Условия человеческого существования

Сирако не было никакого дела до Охары. Он не обратил внимания на то, что его напарник все время нервно вздрагивает, уставившись в одну точку, бледный, как покойник. Сирако клонило в сон, а когда он на время стряхивал сонливость, то терзался мыслью что ему, как вольноопределяющемуся придется еще вдоволь натерпеться. Может, Кадзи умнее поступил. Теперь, после инспекции, он будет считаться прошедшим подготовку. Что ни говори, уже не новобранец, физическая нагрузка уменьшится. А у Сирако все это впереди, для вольноопределяющихся особая подготовка. Шесть, а то и десять месяцев еще гонять будут, с ума сойти можно. Сирако даже подумал, не уговорить ли Хино отдать ему назад заявление о зачислении в вольноопределяющиеся.

К нему подошел Охара: что, если он отлучится в уборную?

Сирако набросился на него.

— Не валяй дурака! Вдруг дежурный офицер пройдет, тогда что?

— Скажи, что я обхожу казарму снаружи.

— Ну, как хочешь! Отвечать-то будешь ты, мне какое дело.

Охара передумал, не пошел. Он встал у входа, поодаль от Сирако, лицом к открытой двери. Тьма стояла непроглядная. Эта бездонная, без единой звездочки, черная ночь рождала ощущение абсолютной пустоты и какой-то отрешенности, она одновременно и вырисовывала и стушевывала человеческое я. Охара стоял лицом к ночи. И вдруг ему неодолимо захотелось уйти по черной дороге в неизвестность и идти долго-долго, пока не растворишься в темноте. Сейчас ноги несли бы его сколько угодно. Он мог бы пройти десятки километров, врезаясь во мрак. Какое это блаженство — остаться наконец одному! Отдохнуть от неусыпных глаз, от бесконечных замечаний. Никто не будет заставлять его уподобляться уличной девке, и ссора двух глупых женщин перестанет терзать его. С каждым шагом он будет отдаляться от тревоги. Ни сознание долга, ни любовь к семье не спасают солдата от отчаянья. Все бросить и все забыть… Скинуть тысячетонную ношу…

И у ночи есть конец. Не успеет Охара протащить свое изможденное тело и десяток километров, как станет светать. Да и не только это. Сирако гораздо раньше доложит о его исчезновении дежурному офицеру. Снарядят погоню. И десяток мужчин с крепкими, как у Кадзи, ногами загонят его насмерть. Девяносто девять шансов из ста, что его поймают. А если нет, то девяносто девять сотых из оставшегося одного, что он завязнет в болоте. Охара представил, как он медленно погружается в зловонную трясину. Нет, лучше уж все разом кончить.

Охара вспомнил новобранца, который повесился в конюшне. Он с ним два сапога пара, с этим неудачником, мочившимся в постель, — такой же слабый и безвольный. Разумеется, будь у того солдата хоть капелька надежды, он никогда не решился бы на такое. То же и у него. Для чего жить, разве хоть одна звезда светит ему? Только мрак, непроглядный мрак да бесплотные миражи… Война, конечно, кончится не скоро, и их непременно пошлют на фронт. А там смерть. Первый такой поход, и он, как дважды два, выйдет из строя. Заболеет, загнется от голода или просто угодит под вражескую пулю. Как ни крути, везде смерть. Все ему враги — снаряды, старшие по чину, однокашники… Все они существуют на свете только для того, чтобы взять на измор Охару. Пощечины, ругань, бег четыре километра. Стойка на руках. Ужимки уличной девки. А потом и вовсе конец — или пуля настигнет, или танком раздавит, или пулемет прошьет…

Все равно смерть. Ни малейшей надежды. Лучше покончить разом.

Охара вздрогнул. Не от страха, он не боялся. Человечество ополчилось на него, он почувствовал это в армии, на воле было не так, там он жил лучше многих, а здесь сразу провалился в трясину отчаянья.

К нему подошел Сирако.

— Я пойду с обходом, стой здесь.

Не глядя на него, Охара кивнул.

— Смотри в оба, ненароком старослужащий или унтер по нужде протопает.

Охара снова кивнул. Но как только Сирако скрылся, шагнул в темноту и помчался к уборной.

Ни звука. На цыпочках Охара пробрался в тесный чуланчик, где хранились лопаты, лом и щетки. Прислонив винтовку к стене, нагнулся и просунул пальцы в щель между досками пола. Пошарил. Ничего. Подумал, оторвал доску. Резкий скрип испугал его. Затаив дыхание, Охара замер, выжидая. Потом снова просунул руку под оторванную доску. Теперь у него на ладони лежал патрон, найденный в березовой роще. Охара со вздохом посмотрел на него.

Охара приговорил себя к смерти, подобрав этот патрон. Тирания начальства, бесконечные издевки товарищей или собственная беспомощность привели его к этой горькой минуте — это теперь не важно. Ясно одно: он избрал смерть. Некоторые полагают, что умереть очень просто, нужна лишь решимость. Ложь! Человеку, оглушенному водопадом несчастий, раздавленному и обездоленному, совершенно не по плечу такое.

Охара зарядил винтовку. Какая ирония судьбы! Это будет его первое попадание. Он приставил дуло к подбородку. Это будет первое и последнее попадание Охары. Он выломал прут из бамбукового веника. Пропустив его через предохранительную скобу, положил на спусковой крючок. Теперь надо только надавить ногой.