Условия человеческого существования

С наступлением ночи начальник караула разводил дозорных на посты; свободные от нарядов без дела слонялись по казарме или, отыскав в лесу какое-нибудь диковинное дерево, мастерили мундштуки, трубки, кто что умел. Другие уходили на речку в лощине, стирали там на досуге или просто болтали. По странной иронии судьбы, именно здесь, на границе, где с началом военных действий солдат подстерегала неминуемая смерть, они впервые узнали радость беззаботной жизни.

Неожиданное происшествие нарушило это безмятежное существование. Был теплый весенний день. На солнышке у казармы Кадзи погрузился в воспоминания. Одно за другим возникали в памяти знакомые лица, неясные, расплывчатые, похожие на фотоснимки не в фокусе. Они не радовали Кадзи, но сидеть так, погрузившись в дремоту под ласковым солнцем, было приятно.

Подошел Судзуки и протянул Кадзи сумку с патронами.

— Подпоручик зовет тебя. Идем с нами.

— Куда?

— На инспекцию… — Судзуки подмигнул. — Кабаны и косули перебегают на советскую территорию. Надо наказать нарушителей. Ты, говорят, здорово стреляешь, вот и покажешь свое искусство!

— Сегодня я в наряде по столовой…

— Не имеет значения. Собирайся живее!

Кадзи мигом слетал в казарму и тотчас вернулся. Они пошли напрямик сквозь заросли.

— Тепло как стало! — сказал, ни к кому не обращаясь, Кагэяма. — Совсем как в стихах: «Весна сияет, в государстве мир…» — И неожиданно добавил: — Гарнизон острова Сульфур полностью уничтожен, слыхали?

— О черт! Опять! — простонал Судзуки. — А ведь там была мощная оборона, господин подпоручик!

Кагэяма кивнул. Да, гарнизон там был сильный. Не чета нашему…

Остров Сульфур защищали девять батальонов пехоты, танковый полк (двадцать три танка), два артдивизиона (около сорока орудий), два зенитных дивизиона (около семидесяти стволов), пять минометных дивизионов (около ста десяти стволов), семнадцать с половиной тысяч солдат и около шести тысяч морской пехоты…

«Они дрались не на жизнь, а на смерть. Их хватило на месяц. Что же ждет нас, когда на Гуаншаньтянь обрушится шквальный огонь многих сотен орудий? — подумал Кагэяма. — Они давно установлены там, по ту сторону границы».

Кагэяма краем глаза взглянул на Кадзи. Тот молча шагал рядом.

— С Окинавы отступать некуда… Теперь-то уж придется ударить по-настоящему… — сказал Судзуки, но дальше его речь перешла в невнятное бормотанье.

Только в одном их мысли совпадали — в том, что потеря Окинавы будет означать конец войны. Поэтому Судзуки слепо верил, что Окинаву не отдадут. Он просто физически не мог себе представить, что Япония проиграет войну. Он ни разу в жизни не слышал, чтобы кто-нибудь высказывал такое предположение. Кагэяма предчувствовал, что, как только Окинава капитулирует, Советский Союз включится в войну. Ну что ж, Кагэяма примет бой и будет сражаться храбро, с мыслью о смерти он примирился. Когда он подавал прошение в офицерское училище, он действовал, как игрок, рискующий ставкой. Если ему повезет, он попадет куда-нибудь в тыл и сумеет выиграть время; не повезет — будет убит на передовой. Не он кидает игральные кости. Кто-то другой, неизвестный, бросает их в неведомую минуту. Он оказался здесь. Значит, такова судьба. Пусть все идет своим чередом. Его собственная жизнь — не более чем брызги, летящие от бешеного, все сметающего потока, именуемого войной. К чему сопротивляться судьбе, пусть все идет своим чередом.

Кадзи надеялся, что с потерей Окинавы верховное командование, несмотря на всю свою тупость, все-таки признает себя побежденным. Он жаждал этого. Сотни тысяч людей сохранили бы жизнь, великое множество вновь обрело мир и труд, пусть в новых, неизвестных еще условиях военного поражения… И если ради этого надо пожертвовать Окинавой, то Кадзи даже считал, что чем скорее она падет, тем лучше.

Внезапно он остановился.

— Вот!

На мокрой земле виднелись свежие кабаньи следы. Судзуки, а за ним Кадзи сняли винтовки с предохранителей. Все трое замерли в напряжении.

Кабан ступал по слежавшейся прошлогодней листве, петляя между деревьями. Затем след терялся. Потом они увидели его самого: тревожно озираясь, кабан пересек дорогу на Циньюньтай и начал взбираться по противоположному склону.

— Верных триста метров.

Кагэяма взял у Судзуки винтовку и поправил прицел. Кадзи хотел отдать Судзуки свою, но тот показал: «Не надо».

— Первый выстрел мой! — сказал Кагэяма. Кадзи приготовился стрелять с колена.

За поворотом дороги трусцой ехал в сопровождении пешего ординарца командир батальона майор Усидзима. Он умышленно не предупредил никого о своем приезде. Майора непрерывно терзали подозрения о неподготовленности вновь сформированных подразделений к задаче, на них возложенной: к исполнению священного долга по охране государственной границы. Майор не смыкал глаз и того же требовал от своих подчиненных. От его распорядительности зависит безопасность государства.