Условия человеческого существования

41

В эту ночь Чен наконец принял решение. Кадзи японец, и на него рассчитывать нельзя, он может защищать только японцев. Этот пампушечник с головой горшком прав -- бессмысленно угождать японцу, его доброжелательность всего лишь минутная прихоть. Пока будешь от него добра ждать, матушка помрет. Ночью разгулялся ветер, поднялась пыль. Удобный случай, никто ничего не увидит. Прокравшись к продовольственному складу, Чен тихонько постучал в окно конторки. Под окном на составленных вместе стульях спал рябой сторож. Они заранее уговорились, что сторож его впустит. Получилось не совсем гладко. Рябой нализался краденого спирта и беспробудно спал. Боязливо озираясь по сторонам, Чен с замирающим сердцем продолжал стучать. Наконец рябой продрал глаза и впустил Чена через окно. - Сегодня много не бери,-- заплетающимся языком бормотал сторож.-- Мацуда сердитый, с Кадзи поругался. Завтра будет придираться. - А вы пампушечнику не понесете? - Не твоя забота! -- в голосе рябого, всегда прикидывавшегося придурковатым, неожиданно прозвучали грозные нотки. Чен совсем оробел. -- Я-то думал, вы сами вынесете пампушечнику, а я уж у вас возьму себе маленько. А сам я не сумею вынести, боюсь. Рябой залился сиплым смешком. -- По подолам лазишь, а в мешок залезть боишься? Давай не разводи тут... бери да уматывайся. Вон фонарь на стене, зажги, да смотри, чтобы с улицы не было видно. Чен стал ощупью искать фонарь. Неловко шаря в темноте, он с грохотом опрокинул стул. -- Тише ты, болван! -- прикрикнул на него рябой. Снова стало тихо. Только сердце в груди у Чена колотилось так сильно, что, казалось, его удары слышны на улице. Зачем он сюда пришел? Не надо было приходить. Не надо! Рябой, бранясь себе под нос, зажег фонарь и прикрыл его огромной лапищей. Свет, просачивающийся меж пальцев, бросал на стены и потолок тени, уродливые, искаженные, страшные, как призраки. -- Вон дверь в склад. Иди, да поживей! Такому размазне второй раз сюда лучше не соваться. Спрятав фонарь под пиджак, Чен вошел в склад. Там было еще темнее. Тяжелый воздух был насыщен запахом отсыревшей плесневеющей муки. Неуверенно, ощупью Чен добрел до штабеля мешков с мукой. И тут ему вдруг стало до слез жалко себя и обидно за свою долю. На какое дело он идет! И все ради матушки! Уж лучше бы она померла... Чен боязливо пощупал один мешок. Полный, туго набитый мешок. И это прикосновение напомнило ему о мадам Цзинь. Пожалуй, если бы он пришел воровать муку для нее, он не трусил бы так... Мешок был зашит крепкими суровыми нитками. Надо распороть, потом зашить снова. Нет, на это он сейчас не способен. Забравшись на штабель, Чен снял верхний мешок и воткнул нож в середину второго. Это стоило ему такого напряжения, что казалось, будто силы его окончательно иссякли. Снова стало страшно, он боялся, что из-за мешка сейчас глянет лицо Кадзи, полное уничтожающего презрения: "Ты вор, хуже вора, Чен! Жалкий подонок. Ничтожество!" А за ним светлое личико Митико, впервые полное сурового осуждения: "Что вы делаете, господин Чен! Как я ошиблась в вас!" -- Чего ты там копаешься? -- раздалось снизу. Чена передернуло от страха. Он вцепился в мешок, чтобы не свалиться. -- Бери, сколько надо, да проваливай живо. Сейчас обход будет. Чен начал трясущимися руками пересыпать муку в мешок, принесенный с собой. Вдруг на чердаке раздался громкий дробный стук. -- Это крысы,-- пробормотал рябой. Переведя дыхание, Чен пересыпал еще несколько горстей. Но тут откуда-то поплыл, низко, по самой земле, странный, нечеловеческий, протяжный стон, обиженный и проклинающий в то же время. Чена бросило в дрожь. Этого он уже не мог вынести. Звук оборвался. С судорожной поспешностью Чен попытался взвалить верхний мешок на место и не мог -- не было сил. -- Ветер воет. Отдушина, видно, засорилась,-- услышал он спокойный голос рябого. Чен вышел из склада весь в холодном поту. Килограммов пять-шесть муки, только и всего. Выпуская его через то же оконце, рябой проворчал: -- Больше сюда не суйся. Такие обязательно завалятся. Чен немного успокоился и перевел дух. Надо было взять больше. - Э, такую мелочь никто и не заметит. Все равно японцы разворуют. - Ишь расхрабрился! Иди себе, иди,-- рябой вытолкнул его в окно.

42