— Мы пришли к полюбовному соглашению, в соответствии с которым эта женщина должна была проживать за границей и никогда не возвращаться в Англию.
Эванджелина испуганно охнула.
— Значит, вы не видитесь с дочерью?
Эллиот, взглянув на нее, заявил холодно и твердо.
— Я не выпускаю из рук то, что принадлежит мне, Эви. В этом будьте уверены.
Несмотря на свое смятение, Эванджелина не могла не заметить угрозы, прозвучавшей в его словах.
— Кто о ней заботится? — спросил она.
— О ней забочусь я. Как умею, — сказал он в ответ. — Это означает, что я плачу нянюшкам, учителям музыки, гувернанткам, но я не так глуп, чтобы не понимать, что все это отличается от того, что получает, например, Фредерика.
— Наверное, вы правы, но все-таки это больше, чем получает большинство…
— Больше, чем обычно получают внебрачные дети от своих папаш? — саркастически закончил фразу Эллиот. — Видит Бог, я старался дать ей как можно больше, а оказалось, что дал так мало.
— Что именно вы хотите сказать?
Эллиот выпустил руку Эванджелины. Поднялся с кресла и принялся ходить из угла в угол.
— Дочь едва знает меня. Конечно, и я с опозданием пытаюсь узнать ее. Мне даже кажется, что она меня побаивается. И я боюсь ее.
— Боитесь?
— Да, Эви. Именно боюсь. Сам я никогда не был ребенком. Я был лишен детства. У меня были обязанности. Долг. Ожидания. — Он вдруг резко повернулся к ней. — Вы и понятия не имеете, что это такое.
Эванджелина протянула к нему руки, он медленно подошел и накрыл их своими ладонями.
— Имею, Эллиот, — тихо ответила она. — Я знаю, что вы имеете в виду.
— Расскажите, — просто сказал он и, не выпуская рук Эванджелины, снова уселся в кресло напротив нее.
— Когда умерла мама, мне было семнадцать лет и я уже помогала воспитывать братьев и сестер. Некогда наша семья была гораздо более многочисленной. Но на континенте во время войны свирепствовала холера. Мама, ослабленная родами Майкла, заболела первой. Потом Амелия, которой было четырнадцать. За ней — десятилетний Гарольд.
— Извините, Эви. Я не знал.
— Но хуже всего было то, что случилось с отцом. Он почти целый год не выходил из комнаты. Он перестал спать и больше не брался за кисть. Я была в отчаянии, не знала, что делать. Майкл был еще младенцем. Наконец я решила, что нам следует вернуться в Англию. Хотя Англия не была моей родиной, я думала, что, возможно…
— Ваш отец почувствует себя дома?
— Да, хотя и с этим были связаны проблемы. Я решила, что мы поселимся в Чатем-Лодже и постараемся не вспоминать о нашей более счастливой жизни во Фландрии. Мы избегали общения с семейством отца. Это было нетрудно, так как его мачеха открыто заявила, что смерть моей матери ничего не меняет. А мы старались сохранить семью хотя бы в составе четырех человек.
— Вы пытались сохранить семью и преуспели в этом, Эви, — тихо сказал Эллиот.
— Не надо мне сочувствовать. Я хочу лишь, чтобы вы поняли, что я знаю, каково бывает человеку, когда его детство ограничивается обязанностями и ожиданиями. Но больше всего я хочу, чтобы вы осознали, насколько важно дать детям любовь и чувство защищенности. Николетте и мне повезло, у нас это было. И хотя вы сами были лишены этого, вы в силах дать это своей дочери.
Эллиот кивнул:
— Как вы дали это своей семье.
— Да, и я буду продолжать делать это, особенно для Майкла.
— Эви, вы постоянно тревожитесь за Майкла. Не возражайте, я это заметил. Почему?
Эванджелине не хотелось объяснять, почему она боится за будущее Майкла. И она умышленно сменила тему разговора.
— Почему, Эллиот, вы решили рассказать мне о своей дочери именно сейчас?
— Я хотел, чтобы вы знали, — сказал он, отводя от нее взгляд. — Пора, давно пора рассказать вам о себе. Видите ли, Зое нужна новая гувернантка, и собеседование с кандидатками назначено на послезавтра. Вот почему я должен так скоро уехать. Пора мне заниматься этими вопросами лично, не перекладывая эту заботу на плечи других людей. — Он вдруг улыбнулся своей обаятельной улыбкой, от которой у Эванджелины всегда замирало сердце.
— Вы совершенно правы, Эллиот, и я благодарна за то. что вы мне все объяснили. А теперь пойдемте в столовую, пока кто-нибудь из детей не увидел меня в вашей спальне. — Она заставила себя весело улыбнуться.
Он поднялся на ноги, и то, что произошло потом, было мило и искренне. Словно скрепляя печатью свое обещание, он заключил ее в объятия и наклонил голову, чтобы поцеловать. Эванджелина не сопротивлялась. Когда его губы нежно и уверенно прикоснулись к ее губам, она почувствовала, как нарастает ее желание, превращаясь постепенно в нежное теплое чувство. Это был не горячий, страстный поцелуй, а неспешное обещание будущего наслаждения. Она это понимала и отвечала ему, пока он сам не отпустил ее, подняв голову и очаровательно улыбнувшись.
— Пойдемте, Эванджелина. Я буду рад насладиться вашим обществом сегодня за ужином.
Глава 8