Услышь нас, Боже

«Тьма, как в могиле, где лежит мой друг». Фернандо похоронен в Вилья-Эрмосе. Убит. Он пил слишком много мескаля. То бишь мексиканской водки. Альфред Гордон Пим[18].

Длинноватое название: может быть, просто «Где лежит мой друг»? (Предложила Примроуз.)

Далекий пустопорожний треск электрического вентилятора, чей ветерок до тебя не дотягивается, сидишь внизу, наблюдаешь, как пот покалывает тебе руки и течет по груди.

Матросы сбивают ржавчину – молотки бьют по мозгам.

Ближе к вечеру – белые кожистые пеликаны.

Клювы, будто мачете, острием книзу. Как перевернутая рыба-меч. Голые скалы с острыми гранями или вершинами в форме конусов («Видение» Йейтса?[19]).

Проснувшись ночью с болью в глазах и дерганым зрением, пытаюсь понять (за Мартина Трамбо, за консула, которого тоже звали Фермин), куда я задевал вторую туфлю, у меня вообще была вторая туфля? Разумеется, была, и пропажа находится сразу, в положенном месте, но где сигареты, где я сам? И т. д. Наверняка где-то в тамбуре поезда, в пустоте; и этот мотор с его непрестанным Frère Jacques, Frère Jacques, dormez-vous, dormez-vous – как, черт возьми, тут dormez?

Грешу на последствия от скверного американского виски, купленного в Лос-Анджелесе лишь потому, что мне понравилось его название, «Зеленая речка». Но его все равно будет мало на это плавание. Впрочем, возможно, капитан пригласит Сигбьёрна Уилдернесса с супругой подняться на мостик и угоститься аперитивом.

18 ноября …давным-давно мертвое жестокое печальное необитаемое побережье Мексики.

Frère Jacques.

Просыпаюсь в три часа ночи, брожу, спотыкаясь, по темной каюте. Где я?

В пять утра Примроуз выходит на палубу встречать рассвет. Море цвета индиго, черные обглоданные очертания гор, остроконечные острова, прекрасный кошмар на фоне золоченого неба. Два часа мы ходим туда-сюда, из каюты на палубу и обратно. Пытаемся снова заснуть и не можем. Слишком близко к Мексике?

День становится смрадно жарким и неподвижным. Берег скрылся из виду. Мы пересекаем Калифорнийский залив. Матросы в деревянных башмаках красят вентиляционные выходы.

Шкипер говорит, что они «украсивливают» корабль.

И в своем одиночестве, и в оцепенении своем завидует он Месяцу и Звездам, пребывающим в покое, но вечно движущимся. Повсюду принадлежит им небо, и в небе находят они кров и приют, подобно желанным владыкам, которых ждут с нетерпением и чей приход приносит тихую радость[20].

…на закате, острова Лас-Трес-Мариас, Три Марии, два корабля, три птицы-фрегата, словно черные брызги в янтарном небе, облака, как разваренная цветная капуста кисти Микеланджело; чуть позже – звезды, но теперь Мартин разглядел неподвижность их замкнутой упорядоченной системы: одним словом, смерть. Мысль, позаимствованная у Кейзерлинга. (Они не мертвы, только когда я смотрю на них вместе с Примроуз.) Как очень правильно выразился Лоуренс: «Я как бы черпаю силу для жизни (пишет он) из глубин вселенной, из глубин среди звезд, из необъятного мира». Примроуз, кажется, чувствует что-то похожее. И в Эридане все так и было! Но сейчас у него остается лишь смутное опосредованное ощущение – здесь, на борту корабля, что неумолимо уносит его прочь от единственного места на земле, которое он любил. Может быть, навсегда.

Наш мистер Харон, мистер Пьер Харон – француз, но исполняет обязанности консула Норвегии в Папеэте на Таити. Славный малый. В Кристобале он пересядет на другой корабль. Бонвиван. Ходит в шортах и высоких белых гетрах, называет Генри Миллера атомной бомбой. Кроме того, служил в Иностранном легионе и время от времени марширует по палубе строевым шагом. Говорит: «Vous n’avez pas de nation. La France est votre mère. Soldat de la Légion Etrangère»[21]. Кто-то уже говорил это раньше. Кто бы это мог быть? Не кто иной, как персонаж «Долины смертной тени». И мы уже знаем, что стало тогда с консулом, размышлял Сигбьёрн Уилдернесс, наливая себе четвертый стакан сарсапарильи.

Книга не просто затягивает в себя автора, она его убивает. Книга и злобные силы, которые она пробуждает. Прекрасная тема. Надо будет купить планшетку и надиктовывать духам.

…Смерть берет отпуск. На пароходе класса «Либерти».

…Или нет? Я целый день слышу, как она «гогочет, что твой пират». Фраза Роберта Пенна Уоррена. Харон и вправду отличный мужик, поит нас коньяком, говорит, что в бандане из носового платка я похож на дона Хосе. Но капитан не приглашает его на мостик угоститься аперитивом, как приглашал нас. Классический случай: два командира лицом к лицу. И кстати, кто такой дон Хосе? Парень, который убил Кармен?

Все говорят так быстро, что я не разбираю ни слова, – замечательная команда.