Услышать тебя

Они посмотрели в глаза друг другу. До сих пор они ладили. Сергей уважал Дадонова за ум, прямоту, честность. И Павел Петрович уважал Волкова за талант, независимость, принципиальность, порядочность. И стоит ли их хорошее отношение друг к другу ставить под удар из-за одного рассказа? В этом споре они зашли так далеко, что если один из них не уступит, то произойдет взрыв.

«Горячий мужик! — думал Дадонов. — Такой не пойдет на попятный… Глаза как у разъяренного тигра! Сейчас заявит, что не будет вести альманах… А где я возьму еще такого опытного и добросовестного редактора-составителя?»

«Легче всего хлопнуть дверью и уйти, — размышлял Сергей Волков. — Но и убедить его я не в силах… Нельзя ссориться с Дадоновым. Областное издательство утвердило ответственным редактором альманаха Дадонова, а меня всего-навсего редактором-составителем. И, естественно, последнее слово всегда оставалось за Дадоновым… В конце концов он отвечает за альманах и вправе поступать, как находит нужным. И потом, Дадонов хороший человек и так много сделал для меня… Нет, нельзя с ним ссориться!»

Сергей на миг представил себе лицо Игоря Муравьева, когда он вернет ему рассказ. Игорь ничего не скажет, он толковый парень и все понимает. Возможно, даже и не упрекнет ни в чем Сергея… Но уйдет обманутым, в одну минуту утратив веру в человеческую справедливость и, самое страшное, веру в себя! Знали бы молодые авторы, на что идут иногда редакторы, чтобы отстоять их произведения…

— Вы можете рассказ не печатать, это ваше право, — стараясь говорить спокойно, произнес Сергей. — Но вы поступите несправедливо, и я больше не смогу вас уважать, как прежде.

Теперь у Дадонова порозовели скулы. Сидя на диване, он развязывал и снова завязывал тесемки коричневой папки с рукописями. Резко поднялся, высокий, поджарый, и пошел к двери. На пороге обернулся.

— Каким ты был, таким и остался… — с улыбкой произнес он, но улыбка получилась натянутой.

— А это плохо? — спросил Сергей. Не глядя на него, он водил пером по чистому листу бумаги.

— Не знаю… — сказал Дадонов и вышел.

А через томительный час — работа валилась из рук Сергея — зазвонил телефон, и Павел Петрович Дадонов сообщил, что еще раз перечитал «Голубого оленя» и согласен, что рассказ хороший и его, пожалуй, можно печатать… Нужно только концовку чуть-чуть изменить…

Сергей повесил трубку, выпрямился на стуле и облегченно вздохнул, будто сбросил с плеч огромную тяжесть. Этот час показался ему самым долгим за всю его жизнь.

Сергей вышел на балкон и, облокотившись о железные перила, закурил. Лена посадила в деревянные ящики цветы, и они густо разрослись. От перезимовавших цветов остались порыжевшие длинные метелки со съежившимися коричневыми листьями. Они негромко шуршали на холодном ветру. Снег перестал идти, и кругом разлились лужи. Даже не верилось, что еще утром было белым-бело, завывала метель. Из-за мокрых блестящих крыш — возле чердачных окон еще сохранились комки нерастаявшего снега — посверкивало заходящее солнце.

Она должна появиться на той стороне улицы, у главпочтамта. Издали заметив его, улыбнется и помашет рукой, а бывает, о чем-то задумавшись, и не взглянет на балкон. Вот и сегодня она не подняла голову, не улыбнулась и не помахала рукой. Тоненькая, в светлом плаще и косынке молодая женщина задумчиво шла по тротуару. Каблуки ее высоких сапожек неторопливо постукивали.

Раздался звонок. Хотя у нее и был ключ, она всегда звонила. И звонок был длинный и радостный. Сергей открыл дверь, обнял Лену и поцеловал. Щеки у нее были прохладные и пахли весенней свежестью, глаза сияли.

— Ты опять колючий… — улыбнулась она. — Говорят, американцы утром и вечером меняют сорочки и бреются на дню два раза… Сорочки не обязательно так часто менять, а бриться, милый, не мешало бы…

— Отпущу бороду, — сказал Сергей. — Никаких хлопот.

— Теперь это модно. Под Хемингуэя.

— А если я облысею, ты меня бросишь?

Лена рассмеялась и взъерошила ему волосы.

— Тебе это пока не грозит.

— Лысеют ведь люди?

— Говорят, такое чаще всего случается с теми, кто изменяет своим женам…

— Это что, намек? — нахмурился он. — Моя жена теперь ты!

— Вернется Лиля, и ты как миленький прибежишь к ней.

— Я не пойму: ты ревнуешь или смеешься надо мной?

— Я знаю тебя, Сережа, — сказала она. — Лили нет, и ты сам не свой. Ведь думаешь о ней, хотя даже себе в этом не можешь признаться.

— Думаю, — сказал Сергей. — Ну и что же? Она мне не чужая! И потом, сын…

— В том-то и дело, мой дорогой! — невесело рассмеялась она.

— Не будем об этом, — сказал Сергей. — А то мы поссоримся.

Лена стала готовить ужин. Сергей вертелся рядом, помогал, но вдвоем в маленькой кухне было тесно. Лена попросила его уйти. Сделав вид, что обиделся, Сергей достал из холодильника бутылку водки и ушел в комнату. Он не любил пить один, но слишком уж сегодня был нервный день. Налил стакан и залпом выпил. Сморщившись, с бутылкой в руке влетел в кухню и, схватив с тарелки кусок сыра, закусил. На глазах выступили слезы.

Лена молча отобрала бутылку и снова спрятала в холодильник.

— Это что-то новое, — заметила она. — Ты пьешь один?