Услышать тебя...

И вдруг он услышал:

— С кем ты разговаривал?

Голос строгий и властный. Будто вор, пойманный на месте преступления, он вскочил из-за стола и увидел На­ташу. Высокая, длинноволосая, стояла она в дверях и смотрела на него. В светло-серых глазах холод и пре­зрение.

— А тебе какое дело? — опомнившись, грубовато сказал он. — Ты что, подслушивала?

— У тебя такое было глупое лицо, — сказала она. — Повесь, пожалуйста, трубку.

Сергей положил трубку на рычаг и, избегая ее взгля­да — ему почему-то стало неловко, — спросил, кивнув на листки:

— Это ты настрочила?

Она стремительно бросилась к столу, торопливо со­брала листки. Русая прядь волос мазнула Сергея по щеке.

— Ты не читал? — сурово спросила она, сверля его сузившимися глазами. Листки и блокнот она прижимала к груди.

— Чего ты, Наташка, разозлилась? — миролюбиво сказал Сергей. — Давай, почитаю твою... заметку.

— Никогда! — горячо воскликнула она. — Это ника­кая не заметка, а...

— Очерк?

— Не твое дело!

Сергей удивленно взглянул на нее: ну чего, спраши­вается, кипятится?

— Ты это... работай тут, я сейчас уйду, — поднялся он из-за стола. И тут заметил один листок, упавший на пол. Поднял и хотел было взглянуть, но девушка выхва­тила его из рук. Листок разорвался.

— Я и строчки не прочел, — пробормотал Сергей.

— Кто она? —спросила Наташа.

— О ком ты?

— Не стыдно? Жена лежит больная, а он кому-то свидания назначает. И лицо при этом такое, что смо­треть противно.

— Что ты к моему лицу привязалась? — усмехнулся он. — Уж какое есть.

— Какие вы все-таки, мужчины.

— Какие?

— Нельзя вам верить, — совсем по-взрослому ска­зала она.

— А вам? — Этот разговор стал забавлять Сер­гея. — Вам можно верить?

— Уж если я кого полюблю... — Она вдруг покрас­нела и, отвернувшись, стала поправлять волосы, хотя они к не нуждались в этом. — На другого мужчину даже не посмотрю.

— Зачем же так обижать других мужчин?

— Не говори пошлости, —оборвала она. — Тебе не идет.

— Дашь почитать твое сочинение? — перевел он раз­говор. — Я обещал, что скажу только правду.

— Ты пойдешь на свидание... с ней? — кивнула она на телефон.

— Обязательно, — ответил он. — Когда ты еще немного подрастешь, то поймешь, что в жизни не так все про­сто.

— Этого я не пойму,— сказала она. — Вернее, не хо­чу понимать. Я за цельное, глубокое чувство. И размени­ваться никогда не буду.

— Завидую тому парню, которого ты полюбишь, — серьезно сказал он.

— Сейчас у тебя лицо нормальное, — улыбнулась На­таша.— А вот тогда... — она взглянула на телефон.

— Опять лицо? — поморщился Сергей.

— Потом, может быть, я дам тебе почитать, что я написала. — сказала она. — Пока это плохо, я сама вижу. Вот перепишу, тогда дам.

— Наташа-а! — послышался в коридоре нетерпели­вый Машенькин голос. — В типографию!

— Ты правда дашь ей свою повесть читать? — сурово взглянула она на Сергея.

— Дам.

— А мне? — Взгляд требовательный, ждущий.

— Тебе? — немного растерялся Сергей. — Понима­ешь, Наташка, она умная и скажет правду.

— А я глупая и ничего не понимаю, — Она засмея­лась, но глаза были серьезные и в них обида. — В твоем очерке об агрономе в одном абзаце то настоящее время, то прошедшее. И вообще, очерк не получился. Это ско­рее зарисовка.

— Черт возьми, а ты права, — пробормотал Сергей. Он не ожидал такой прыти от новой курьерши. Сергей и сам чувствовал, что очерк не получился, даже хотел переписать, но редактор поставил в номер.

 — Я побежала, — спохватилась она и, все так же прижимая листки и блокнот к груди, выскользнула из ка­бинета, а озадаченный Сергей подошел к окну и стал в стекло разглядывать свое отражение.

«Лицо как лицо, — с улыбкой подумал он. — Глупое, говорит. У влюбленных всегда лица глупые.»

Это была единственная церковь в городе, сохранив­шаяся после войны. Долгое время стояла она на травяни­стом холме, обшарпанная, иссеченная осколками, с крас­ным круглым куполом, напоминающим человеческую ма­кушку. На этой макушке росла высокая бледная трава. Она шевелилась на ветру, словно редкие волосы на пле­шивой голове. Недавно церковь восстановили, покрасили в белый цвет, а купол — в зеленый, и она теперь празд­нично возвышалась на высоком берегу Дятлинки, бли­стая позолоченными крестами. Вокруг церкви росли ста­рые березы, клены, липы. Деревья тоже пострадали от войны: один старый клен был расщеплен снарядом почти пополам, но каким-то чудом выжил и буйно разросся. По­калеченная береза — ей срезало осколком вершину — тоже выстояла и мощно выбросила по сторонам огром­ные ветви, которые скрывали ее уродство.

Сергей присел на каменную плиту со старославян­ской вязью и стал смотреть на дорогу.