Услышать тебя...

Материал для фельетона дала Сергею Валя Молча­нова. Как-то утром пришла в отдел информации. Свет­лые кудряшки на голове топорщатся во все стороны, нос, как всегда, кверху.

— Классному журналисту привет! — сказала она.

Сергей поморщился: последнее время Валя взяла ма­неру разговаривать с ним ироническим тоном. Как и многие в редакции, она не смогла сразу примириться с мыслью, что бывший фоторепортер почти без правки публикует в газете очерки и корреспонденции. Когда по­явился первый очерк, она после летучки заявила Сер­гею, что в материале чувствуется опытная рука Григо­рия Бондарева, лучшего очеркиста редакции. Когда по­явился второй очерк, третий, Валя замолчала насчет чьей-то опытной руки, а на одной из летучек бездоказа­тельно раскритиковала один из лучших очерков Сергея о молодой женщине — председателе поселкового Сове­та. Подводя итоги летучки, редактор сказал, что этот очерк достоин быть помещенным на доску лучших ма­териалов. Молчанова, проглотив такую пилюлю, зали­лась краской и первой выскочила из кабинета. И не­сколько дней, встречаясь с Сергеем в длинном полутем­ном коридоре, демонстративно отворачивалась, будто он, Сергей, обругал ее на летучке, а не она его.

— Принесла какое-нибудь кляузное письмо на мой материал? — поинтересовался Сергей. Случалось, Валя приносила такие письма.

— Вот ты все пишешь положительные очерки, а по­чему бы тебе не написать критическую статью? Или фельетон?

— Я человек добрый.

— У меня есть великолепный факт, — Валя пома­хала письмом. — Ну, а если тебе не по зубам, я отдам Султанову.

Сергей положил ручку на стопку бумаги — он стро­чил в номер информацию на первую полосу — и взгля­нул на Молчанову.

— А почему сама не напишешь?

— Не говори глупостей! — усмехнулась Валя. — По­мнишь, как-то в театре, ну когда ты познакомился со своей ненаглядной Лилей... ты мне честно сказал, что я никакая не журналистка. Так вот, ты абсолютно прав. Не дано мне, Сергей Волков, писать фельетоны и очерки. Мне дано сидеть в отделе писем и отвечать нашим доро­гим читателям. Кому-то ведь нужно делать и эту рабо­ту, верно?

И хотя на губах девушки по-прежнему была насмеш­ливая улыбка, в голосе прозвучали горькие нотки.

Утешать Сергей не умел. Заерзав на скрипучем сту­ле, он спросил:

— Что за письмо?

Но Валя Молчанова еще не все сказала. Чуть скло­нив маленькую голову набок и глядя на Сергея подве­дёнными голубыми глазами, отчетливо произнесла: 

— Было глупо с моей стороны ругать твой очерк, так же как было глупо завидовать тебе. Одна глупость, как видишь, тянет за собой другую. Мне все равно, что ты обо мне думаешь, но я должна была тебе это сказать. Ну вот и все... — Она с облегчением вздохнула. — Ма­териал я принесла тебе не потому, что чувствую себя виноватой. Ты напишешь хороший фельетон. Лучше, чем кто-либо другой.

Положила на стол исписанный лист бумаги с пришпи­ленным к нему голубым конвертом, повернулась и ушла, дробно простучав каблуками. Сергей посмотрел на за­хлопнувшуюся дверь, пожал плечами и взял бумаги.

И вот фельетон написан. Говорят, хороший фельетон, а в газете его все нет и нет. Очерк бы давно прошел. Положительные материалы долго не маринуют.

«К черту фельетон! — выругался про себя Сергей. — Сколько можно думать об одном и том же?»

Дружок перебежал дорогу и остановился у ворот, за которыми виднелись длинные крытые прилавки колхоз­ного рынка. Пес задирал морду, ловя соблазнительные запахи. Делать все равно было нечего, и Сергей завер­нул на рынок. В стороне от ларьков продавали с возов картошку. Обложенные соломой раскрытые мешки стоя­ли на санях, лошадки мирно хрустели сеном. Мужики в полушубках и тулупах озябшими руками накладывали в ведра крупные коричневые клубни и вываливали покупателям в сетки и сумки. 

У застекленного павильона, где продавали молочно-мясные продукты, стоял коренастый красноносый бородач в серой мятой ушанке и, будто музыкант в литавры, звучно хлопал двумя плоскими вялеными лещами.

— Знатная закуска под пиво! — приговаривал бородач. — Сам пымал, сам завялил, сам и продаю! 

Соображая, сколько с собой денег, Сергей подошел к мужику. Вяленый лещ в конце зимы — это редкость.

— Почём? — спросил Сергей.

Бородач, держа белесых лещей за широкие хвосты, шлепнул их друг о дружку. На обледенелую землю про­сыпалась крупная чешуя.

— Выкладывай на бутылку и забирай оба лаптя, — сказал бородач. — Лещи что надо. Сам пымал, сам за­вялил.

— Сам и продаешь, — улыбнулся Сергей, шаря в кар­манах. На бутылку он набрал, осталось еще и себе на пиво.

Свистнув Дружка, Сергей с лещами под мышкой от­правился в ближайший пивной павильон. Прохожие с за­вистью оглядывались. Сергей нагнулся и погладил соба­ку. Если бы не Дружок, не видать бы ему этих лещей. И в голову не пришло бы заглянуть на базар.