Услышать тебя...

— Логвин действительно человек влиятельный. К самому в кабинет входит запросто. Прямо скажу тебе, Сергей, если хотя бы один факт не подтвердится — не­сдобровать тебе. А ведь ты только начинаешь свою жур­налистскую деятельность. И если Голобобов не напеча­тает фельетон, то не потому, что боится Логвина — Алек­сандр Федорович не из пугливых, уж я-то его знаю не первый год, — за тебя беспокоится. Или есть еще одна причина...

— Что же это за причина?

— Над Голобобовым тоже есть начальство. Ты ведь знаешь, иногда даже с готовой полосы снимаются материалы. И потом, Логвина могут наказать по партий­ной линии, не прибегая к газетному фельетону. В по­следней передовой «Правды» много внимания было уде­лено укреплению авторитета руководителя...

— Логвин плохой руководитель! — горячо перебил Сергей. — Трест не выполняет план.

— Ну, это не нам с тобой решать.

— Значит, не напечатают?

— Я ведь не редактор, — улыбнулся Дадонов.

— А вы напечатали бы мой фельетон, если бы были редактором?

— Я ведь его не читал, — сказал Павел Петрович.

— Завтра же разорву гранки и... — Сергей запнул­ся. — И буду писать фельетоны про бани и парикмахер­ские.

Дадонов внимательно посмотрел на него и спросил:

— Если редактор тебе скажет, что все правильно, но фельетон печатать не следует, как ты поступишь?

— Я перестану его уважать.

— А если я тебя попрошу об этом? Допустим, в тво­их же собственных интересах?

— И вас тоже.

— Ты всегда и всем говоришь то, что думаешь? Сергей выдержал долгий пристальный взгляд Дадонова и, уже чувствуя, что сейчас задергается левое ве­ко — от большого напряжения оно иногда начинало пуль­сировать, выжимая непрошеную слезу, — ответил:

— Почти всегда.

— Почему почти?

— Бывает, нельзя даже близкому человеку сказать всю правду — это причинит ему боль. То есть ему станет хуже, чем было, от этой правды. Я думаю, что в таком случае не следует правду говорить.

— Промолчать?

— Но я бы хотел, чтобы мне всегда правду говори­ли, — сказал Сергей. — Даже самую жестокую.

— Ну так послушай, я скажу правду: тебе очень трудно придется в жизни. Так трудно, парень, что захо­чется волком завыть! Будь готов к этому. Выдержишь, не сломаешься — настоящим человеком станешь. Как го­ворят, человеком с большой буквы, — Дадонов неожи­данно рассмеялся. — И чего это я заговорил, как цыган­ка-гадалка! Пива, наверное, перебрал? А насчет фель­етона не паникуй, может быть, и напечатают.

Фельетон в областной газете не напечатали. В поне­дельник утром в отдел информации пришел ответствен­ный секретарь дядя Костя. Мрачно глядя на Сергея сквозь толстые стекла очков, пробурчал:

— В семейный альбом... — и положил на стол гранки.

Сергей отлично знал, что такое «семейный альбом». Точно такие же слова произносил дядя Костя, возвра­щая ему назад забракованные секретариатом фото­снимки.

— Вы же говорили, фельетон получился,— напомнил Сергей.

— Пиши очерки, — сказал дядя Костя и уже на по­роге прибавил: — Поснимал бы чего-нибудь в городе! Нечего в номер ставить.

— Я ведь не фотокорреспондент.

Дядя Костя посмотрел на него, пожевал тонкими гу­бами, усмехнулся':

— Плохо тебе было фотокорреспондентом?

— Хорошо.

— Может, рассердишься, плюнешь на фельетоны-очерки и снова за фотоаппарат?

— Да нет, — ответил Сергей. — Переживу.

— Ты бы покритиковал кого-нибудь помельче ран­гом, например управляющего банно-прачечным комби­натом. А то вон на кого замахнулся!

— Мне об этом уже говорили, — сказал Сергей.

— Будь моя воля, я напечатал бы твой фельетон,— сказал дядя Костя. — Он уже в номере на третьей поло­се стоял.

— Редактор? — взглянул на него Сергей.

— Так не забудь насчет снимков, — сказал дядя Ко­стя и вышел.

Сергей швырнул ручку на стол — он правил автор­ский материал — и уставился в окно. Двое пожарников в светлых робах драили и без того сверкающую боль­шую красную машину. Напротив редакции находился га­раж пожарной команды. Из черного шланга лениво брызгала дымящаяся струя. Пожарник направлял ее на выпуклый бок машины. Второй водил по блестящей по­верхности шваброй на длинной ручке.

Сыпался мелкий сухой снег. Не снег, а колючая кру­па. Когда ветер швырял снег в окно, слышался сухой шо­рох. Сергей вспомнил разговор с Лилей перед её отъез­дом в Москву. Он рассказал ей про волокиту с фельето­ном, про бесконечные проверки сто раз проверенных уже фактов, про кислую физиономию редактора, которая по­являлась у него всякий раз, когда Сергей заходил поинтересоваться, скоро ли фельетон поставят в номер.

— И стоит тебе нервы трепать из-за какого-то дурац­кого фельетона? — сказала Лиля. — Раз начальству не нравится — не лезь на рожон. Напиши другой, который понравится. Ты ведь их щелкаешь, как орехи.

— По-твоему, я должен все время держать нос по ветру и писать лишь то, что нравится начальству? — воз­разил он.

— Зачем ты осложняешь себе жизнь? — сказала Ли­ля.— Неделю я только и слышу про этот фельетон.

— Если его не напечатают, я снова уйду в фотокор­респонденты,— ответил ей Сергей, а сейчас, вспомнив предложение дяди Кости, подумал о том, насколько спо­койнее ему жилось, когда он работал с фотоаппаратом.