Усмешка тьмы

Я поднимаюсь по эскалатору. Мимо меня проплывает вниз восемь ступенек детишек, зажатых между двумя женщинами. То ли где-то там, наверху, торгуют аквагримом, то ли они участвуют в каком-то представлении. Возможно, все дело в приближающемся потихоньку Рождестве, хоть я и не понимаю, какая роль им выпала – может, комиков на вечеринке? Неужто им велели лишний раз не двигать лицом, чтобы не смазать грим, или он такой жесткий, что сковал их, как гипс? Парад неестественно белых маленьких лиц в зловещем молчании уносится вниз, и тут меня отвлекает Марк:

– В школе спрашивают: ты мой папа?

– Просто они никогда его не видели.

– Я тоже, – его взгляд становится мечтательным. – Но мне и не хочется. Мне хотелось бы, чтобы им был ты.

Меня охватывает иррациональное – жестокое – искушение вывалить ему всю правду, и мне стоит огромных усилий сказать:

– Но это не я. Хоть я и хотел бы. Осторожней, Марк.

Последние ступеньки дребезжат, уползая под эскалатор. Снимая руку с резиновых перил, Марк – если я не ослышался – говорит:

– Ты можешь стать.

А я и не знаю, что ответить ему. Я ведь еще даже не поговорил с Натали об откровениях Биб Хэллоран.

– Я попробую, – говорю я негромко, но он, понятное дело, слышит.

Спуск в метро остается позади, и каждый второй фонарный столб на Истон-роуд встречает нас плакатом: «БОЛЕЕ 20 СТЕНДОВ С КОЛЛЕКЦИОННЫМИ КОМЕДИЯМИ И СУВЕНИРАМИ ЭПОХИ МЮЗИК-ХОЛЛОВ». Плакаты настаивают на том, что выставка-продажа проходит в театре «Сент-Панкреатит», но вывеска с истинным названием видна даже отсюда – на углу Грейс-Инн-роуд, за перегруженной машинами дорогой. Выхлопные газы за минувшие декады окрасили широкий фасад в викторианском стиле в цвета непогоды. Буквы из жести сохранились далеко не все – и теперь имя театра можно было и вправду читать даже так, как сделал покамест неведомый мне Кружок Комедии. Пока мы выжидаем зеленый свет на бетонном островке между двумя ревущими многополосьями дороги, я всматриваюсь – и вижу, что касса в середине мраморного вестибюля заколочена. Рядом с ней расположились складные стульчик и стол, за которым сидел мужчина.

Помимо кучи листовок и чернильницы с печатью, на столе стоит кассовый аппарат, но я полагаюсь на уверенный вид и просто говорю:

– Саймон Ли Шевиц.

Мужчина поднимает высокий воротник черного пальто и исподлобья смотрит на меня снизу вверх. Его круглое лицо смахивает на страусиное яйцо в гнезде из черной ткани.

– Тут таких не водится.

– Знаю, – говорю я со смешком. – Вот он я, пришел.

– Тут не слушания, – отвечает он, поглядывая на Марка. – Тут выставка.

– Мы знаем. Саймон Ли Шевиц – это я. Мне сказали, вы меня пустите.

– Над вами подшутили, стало быть. За вход платят все. Два фунта с вас и один с пацана.

Монеты, трижды звякнув, исчезают в кассе. Я подталкиваю Марка ко входу, а мужчина тем временем спрашивает:

– К чему такая спешка, мистер Ли Шериц?

– Ли Шевиц! – громко поправляет Марк.

– Подите сюда, я вам улыбочку проставлю. Ты тоже, молодежь, – он окунает штампик в чернила. – Вот, теперь можете бродить внутри везде, где заблагорассудится.

Он оставляет нам оттиски на запястьях – круглые клоунские рожицы. Марк откровенно восхищен своим новым клеймом и спешит к двойным дверям. Перед самым входом он придерживает одну створку для меня.

Внутреннее пространство театра переоборудовано. Кресел нет, весь зал заставлен двумя десятками, если не больше, столов с картонными коробками всех форм и размеров. Я шагаю к ближайшему; Марк тем временем подпрыгивает, хлопает в ладоши и объявляет:

– Итак, все, минуточку внимания! Саймон пришел! Саймон Ли Шевиц!

– Это необязательно, Марк, – наверное, мужчина на входе спровоцировал его на эту выходку, но у меня складывается странное впечатление, будто он играет на публику. – Не беспокойтесь, – говорю я лоточнику. – Я всего лишь рядовой посетитель.

Марк бросает взгляд на стенды, поставленные прямо на сцене.

– Там комиксы! Можно я гляну?

– Броди где хочешь, но не уходи из театра, – предупреждаю я его.

– Ищете что-то конкретное? – спрашивает меня продавщица в шали и россыпях бижутерии, из-за чего она больше напоминает гадалку.

– Теккерей Лэйн, – просто отвечаю я.

– Я их всех наперечет не знаю, – повысив голос, она спрашивает: – Кто-нибудь знает, где здесь Теккерей Лэйн? Он нужен этому джентльмену!

– Здесь! – отзывается кто-то.

– И здесь! – присоединяется еще один голос.

– Может быть, даже здесь, – добавляет третий.

Высмотрев того, что был ближе всех, я иду к нему – мужчине с невероятно заспанными глазами инсомниака со стажем. Его стол завален старыми газетами в целлофановых конвертах, пожелтевших от времени.

– Что у вас есть по нему? – спрашиваю я.

Он протягивает руку, волосатую, пеструю от пигментных пятен, и совершает какой-то магический пасс над своим ассортиментом.

– Поиск – это половина удовольствия, – сообщает он.