Усмешка тьмы

– Я почти заснул. Можно войти?

– Если потом пойдешь спать, то да.

На Марке – пижама с ухмыляющимися лунами.

– А вот и лунатик, – вставляю я.

Натали не обращает на мою реплику никакого внимания:

– Марк, с какой стати ты еще не в постели?

– А если на моем компьютере?

– О чем ты? Я хочу, чтобы ты немедленно…

– Почему бы не поставить дивидишку на моем компьютере, Саймон? На нем ведь можно их смотреть!

Диск, купленный мною на ярмарке, отказался воспроизводиться – что на плеере, что на компьютере Натали. Мой же компьютер и вовсе не работал с таким форматом.

– Почему бы нет? Если это угомонит его… – говорю я вполголоса.

– Уверен? Ладно, давай попробуем.

Непонятно, к кому она обращается. Может, к нам обоим. Марк уже бежит к себе в комнату. Из моего шкафа к нему перекочевало несколько книг по истории кино, в том числе большая иллюстрированная энциклопедия. Одежда, которую он сегодня носил, свалена на одеяле с мексиканским узором, накрывающем кровать. В целом комната выглядит внушительно – как будто тот, кто в ней живет, вдвое старше Марка, если учесть отсутствие всяких игрушек, кроме компьютерных. Пока Натали складывает одежду в плетеную корзину и относит в ванную, я скармливаю диск компьютеру.

У курсора появляется значок диска, а потом монитор становится девственно-пустым. Таким он остается недолго – пока Марк нетерпеливо крутится в своем кресле на колесиках, белый лист заполняет хаотичная пиксельная мешанина. Натали, вернувшись из ванной, присаживается на кровать, и мешанина превращается в черно-белое изображение. Когда появляется Табби, Марк подскакивает на месте и хлопает в ладоши.

Я про себя выдыхаю – похоже, он позабыл про стершуюся кассету. Когда я рассказал ему, что произошло, он едва не расплакался.

Табби стоит спиной к декорации, изображающей что-то вроде древнего балаганного фотоаттракциона: длинная фанерная панель с намалеванными на ней фигурами, у которых вместо лиц прорези. Вот облаченный в регалии мужчина – наверное, мэр. Королева с короной, судья в черной шапочке, монах со спрятанными в рукава дланями, архиепископ в митре и длинноволосый святой с нимбом над головой. Сам Табби обряжен в мешковатый вечерний костюм – складки ткани свободно хлопают, пока он вышагивает к декорации. За фанеру он шмыгает так проворно для человека столь выдающейся комплекции, что я поначалу думаю, что это монтаж, но нет – фильм заснят всырую, без правки. Его лицо поочередно появляется в каждой прорези, и с каждым появлением улыбка на лице Табби все шире и шире. Когда очередь доходит до святого, лицо комедианта будто только и состоит из добродушного оскала – все остальные черты как-то теряются. Интересно, могут ли длинные волосы указывать на то, что фигура – не просто святой, а весьма конкретный мученик? Лицо Табби исчезает в темноте провала, а потом вдруг возникает вновь, неестественно раздуваясь – и только теперь я понимаю, что это всего лишь воздушный шарик с нарисованной рожицей. Такие же, один за другим, появляются под митрой, в монашеском клобуке, под судейской шапочкой – и так далее, пока все шесть фигур не обзаводятся лицами. Где же Табби? Кажется, в «мэре» – глаза и рот у этого лица самые живые. Однако я ошибаюсь – губы начинают отходить от десен, а потом – эффект неожиданности лишь усугубляет тишина – лицо лопается.

Натали ахает, но не от восторга. Марк хихикает – скорее, над ее реакцией. Табби выпрыгивает из-за декорации и выходит в центр сцены, под свет софита, придающий его лицу восковую бледность. Повернув голову под таким резким углом, что я морщусь, он смотрит на дело рук своих, прижимает руки к животу и хохочет. Звука по-прежнему нет, но он и не нужен – глядя на сотрясающуюся фигуру, я могу с легкостью озвучить происходящее у себя в голове. Все еще смеясь, Табби спрыгивает со сцены и идет в зал – выбрать добровольца, который встал бы в ряд вместе с пятью шариками-близнецами. Вот он надвигается прямо на нас жизнерадостной черной махиной… и сам экран чернеет.

Виной тому, конечно, не Табби, вставший вплотную к камере. Просто запись на этом месте обрывается. Через несколько секунд она возобновляется, но мы видим уже какую-то другую сцену, где танцуют две девушки-близняшки в костюмах с блестками.

– Думаю, это все, – говорю я Марку.

– Думаю, этого достаточно, – подает голос Натали. – Что-то мне этот тип не нравится.

Марк оттаскивает курсором выскочивший внизу бегунок видео назад. Лица-шарики в фигурах сдуваются в обратном порядке, первым пропадает воссоединившееся из небытия лицо мэра. Сколько я ни вглядываюсь – по-прежнему не могу поймать момент, когда Табби прячется за фанеру. Вот он был – и вот его уже нет: словно крот (а с кротом у него, благодаря черному фраку, есть определенное сходство) спрыгнул в черноту своей норки.

– Вот этот момент – вообще безвкусица.

– Мам, посмотри! – неужто он приказывает, или это просто детская причуда?

– Не хочу. На сегодня представление закончено. Спать.

– Спасибо, что одолжил комп, Марк, – приободряю его я. – Мы хорошая команда.