Уснут не все

Все же это была работа моей мечты, и к середине третьего месяца я убедил себя, что могу жить с неисправными светильниками, странными ветрами внутри здания и психическими побочными эффектами от бессонных ночей. Но не успел я возобновить свой обет остаться, как моя терпимость к Дулле-Грит-Хёйс вновь была подвергнута сомнению. И угроза на этот раз была более ощутимой.

Мое знакомство с обитателями заселенных квартир оказалось более тревожным, чем те игры, в которые свет или воздушные потоки играли с моими нервами. И я никогда не видел такого количества стариков, собравшихся под одной крышей. Сообщество, находящееся на пике дисфункции и эксцентричности и остававшееся полностью скрытым от меня первые десять недель моей работы. Я подозревал, что именно мое упорное присутствие в здании пробудило их.

* * *

Первыми жильцами, которых я увидел, были сестры Аль Фарез Хуссейн из 22-й квартиры. Обеим было по сто с лишним лет. По крайней мере, так сказал мне Мануэль, когда однажды сестры появились во время моей смены. И у меня не было причин не верить ему.

Входя в здание (хотя Мануэль не помнил, чтобы они выходили во время его дневной смены), сестры невероятно медленно пересекали приемную, словно исполняли странный регентский танец, замедленный до такой степени, что не было заметно движения куда-либо, лишь покачивание вверх-вниз, как при переступании с ноги на ногу.

Привычно улыбнувшись и помахав, я вернулся к чтению книги, после чего периферийным зрением уловил значительное ускорение движения. Казалось, они падали на четвереньки и поспешно удирали.

Это было невероятно. Несомненно, очередная игра разума из-за недосыпания. Поскольку эти две фигуры, закутанные в халаты, одна в белый, другая в черный, были настолько сморщенными и сгорбленными, что двигаться с какой-либо скоростью, не говоря уже о легкости, представлялось для них невозможным.

Они никогда не обращались ко мне на каком-либо языке, но, пока они шли к дверям лифта, их взгляды всегда были прикованы ко мне. Одна поворачивала ко мне свое маленькое лицо, коричневое, как патока, и сморщенное, как изюм, и два крошечных обсидиана в запавших глазницах изучающе смотрели на меня. Вторая носила маску. Золотая маска в виде клюва была закреплена на голове несколькими цепочками, терявшимися в недрах ее паранджи. Думаю, она символизировала лик ястреба.

Но были в этом здании и другие непривлекательные странности, гораздо более серьезные, чем сестры.

Первое, что привлекло мое внимание в миссис Гольдштейн, это ее необычная прическа. Идеальный шар из серебристых прядей, но полностью просвечивающий под любым углом. И сквозь иллюзорный блеск этого сферического творения просматривался жуткий птичий череп, белесый и покрытый пигментными пятнами. Ее нос напоминал нож для резки бумаги, а кожа лица в тех местах, где стерся грим, была полупрозрачной, как у вареной курицы. В возрасте 98 лет ее тело было высохшим до такой степени, что макушкой она едва достала бы до низа моей грудной клетки. Но двигалась она от парадного входа до дверей лифта в фойе довольно быстро, по-паучьи, с помощью двух черных тростей, напоминавших палочки для еды. Я никогда не видел, чтобы она носила что-то, кроме туфель на высоком каблуке и старых черных костюмов, в которые ее горничная, Олив, облачала ее скелетообразное тело. Она напоминала мне марионетку с дьявольским лицом из папье-маше. Зрелище не для слабонервных, особенно ночью.

Миссис Гольдштейн и Олив проживали в роскошном пентхаусе с тремя спальнями. И миссис Гольдштейн не было до меня совершенно никакого дела. Так сказала Олив. Сообщила мне шепотом, когда ее круглая филиппинская физиономия проплыла однажды вечером мимо моего стола.

– Она думает, что вы слишком молоды для вахтера. Ни жены. Ни детей. Говорит, что вы сомнительная личность.

Вскоре Олив полюбила сообщать мне все пренебрежительные замечания своей хозяйки касаемо меня.

Я начал видеть эту пару каждый вечер, в восемь часов. Олив выводила свою хозяйку на короткую прогулку по прилегающей к зданию площади. Так они говорили. Опять же, как и в случае с сестрами Хуссейн, меня посетила неприятная мысль, что они приходили в приемную лишь для того, чтобы поглазеть на меня.

Согласно регистрационной книге, остальные постоянные жители тоже были женщинами. Однако все они были прикованы к постелям, поэтому я никогда их не видел. Хотя иногда слышал, как их сиделки разговаривают на лестничных клетках.

Но в 18-й квартире на восьмом этаже проживала не только старейшая жительница этого дома, но и самые зловещие его обитатели. Миссис Ван ден Берг и ее круглосуточная сиделка Хельма.

* * *