Уснувшие дети

Чтобы найти что-нибудь, напоминающее о моем дяде, надо было проехать по дороге вдоль реки выше нашего городка. Когда я спросил маму, остались ли в этих краях друзья Дезире, она ответила, что все они уже умерли. Все, кроме одной подруги. Я нашел ее имя в справочнике и однажды зимним вечером решил набрать ее номер.

На старой ферме на холме зазвонил старый телефон, и моя собеседница услышала имя, которое не произносили уже тридцать лет. После тяжелого вздоха она заговорила:

– А, Дези, бедняга… Знаешь, ведь Дези – это моя юность. Извини, если я долго стану подбирать слова: я волнуюсь, когда говорю об этом. Не ожидала, что меня о нем кто-то спросит. Главное – я хочу, чтобы ты узнал, каким он был весельчаком. Ты и представить себе не можешь, что это был за затейник. И настоящий друг. Он постоянно замышлял что-нибудь этакое, поскольку в городке у нас было ужас как скучно. Наши родители хотели, чтобы мы жили, как они, и работали с утра до ночи, а нам на это было наплевать. Мы хотели жить по-своему, совсем по-другому. В то время среди нас было много левых, даже маоистов. Этого мы набрались в лицее, на факультете. Нам хотелось жить, как живут писатели, которых мы читаем, как музыканты, которых мы слушаем. В ту пору почти все употребляли наркотики. Всем хотелось поэкспериментировать, и нам тоже. Однажды, когда скука заела Дези больше обычного, он рванул в Амстердам, так легко, словно речь шла всего лишь о дружеской попойке в Ницце. Мы пытались его догнать и вернуть, но он оставался там и после нашего отъезда, пока твоя бабушка не велела твоему отцу привезти его домой, даже если придется его ловить.

Мы перепробовали все: сигареты с наркотиком, ЛСД, потом героин… Для нас это было открытием. Я знаю, что понять это нелегко, но уж если ты попробовал и тебя некому остановить, остановиться сам ты уже не сможешь.

Вернувшись в наш городок, мы продолжили в том же духе. Наркотики покупали в Ницце, где в паре баров нас уже знали, потом останавливались, чтобы в мусорных баках больницы найти шприцы. Иногда мы просили проституток с Английской набережной продать нам немного наркоты, а если девчонки были настроены дружески, то они и в долг давали. Ни о чем другом мы не думали. Это стало нашей жизнью.

Передоза мы не боялись. В крайнем случае мы предпочли бы загнуться от наркоты, чем жить, как наши родители, убивая себя работой. Не могу назвать тебе точную дату, но я хорошо помню тот день, когда мы вмазались впервые. Мы услышали по радио, что убит Пьер Гольдман[3]. Для нас это был настоящий удар. Мы жили надеждой, что шестьдесят восьмой год снова наступит, и вдруг поняли, что людей теперь интересуют другие проблемы и надеяться нам не на что.

А потом пришла болезнь. Поначалу в это никто не поверил. Ясное дело, наши семьи были приговорены. Твои бабушка с дедом очень напоминали моих родителей. Они всю жизнь гнули спины, чтобы у их мальчиков ни в чем не было недостатка. А тут их словно громом поразило. Они стойко приняли удар. Уверена, им все это далось нелегко, как и твоему отцу. Ему пришлось заботиться и о Дезире, и о Брижит, а потом и о малышке. Бедная девочка, она ни о чем не просила. Они сделали все что смогли, но, сказать по правде, было уже слишком поздно…

Со мной впервые говорили о моем дяде вот так, без обиняков, без гнева и злобы. Я понимал: все, что осталось от него, существует только в памяти этой чудом уцелевшей женщины. Перед тем как положить трубку, смутившись после этого длинного путешествия во времени, я поблагодарил ее за то, что нашла слова и рассказала о жизни, которую, как мне казалось, я никогда не смогу вытащить на свет божий.