Уснувшие дети

Скотовод выводит из стойла первое животное. Остальные мычат в ночи, дожидаясь своей очереди. Он ведет животное на веревке вдоль коридора с металлическими стенками, похлопывая его по холке и шепча ему на ухо что-то успокаивающее. Пьер, семейный рабочий, идет рядом. В конце коридора, в просторном помещении с неоновым светом и полом, мощенным белой плиткой, их ожидают Эмиль и отец. На потолке видны направляющие рельсы с крюками, на которые подвешивают животное. Дойдя до конца коридора, работник тянет за веревку, прижимая голову животного к стене. Тут нож в руках отца взвивается вверх. Быстрым, точным движением он перерезает шейную артерию, и животное умирает в один миг, не поняв, что его убили. Так лучше для всех. Когда животное полностью обескровлено, его подвешивают вниз головой, чтобы выпотрошить.

Из огромной туши, все еще дергающейся в судорогах, отец вместе с дедом ловкими ударами ножей достают все внутренности. Выпотрошенную, висящую вниз головой тушу Пьер по потолочным рельсам перемещает в холодильник, а скотовод тем временем идет к стойлам за очередной жертвой. Останавливаться нельзя, пока не будет обескровлена последняя намеченная скотина.

Когда же стихнет последнее мычание и в ночи воцарится тишина, все наконец смогут немного передохнуть. В крови и в поту с головы до ног, они достают термосы с кофе, хлеб и сыр и усаживаются поболтать при свете звезд. Сидя на подножках грузовиков, они обсуждают новости с ферм и окрестных деревень. Работники поздравляют мясника, который так хорошо обучил своего сына резать скотину. Поэтому они и собрались здесь: где еще лучше зарежут их скотину?

Иногда рядом с грузовиками парковался желтый «БМВ» с авторадио на борту, и из него вылезал второй сын мясника. Ночь он явно провел на какой-то вечеринке. В бархатном костюме и лакированных туфлях, он наверняка обошел все прибрежные бары со своими дружками. А поскольку скотобойня располагалась у въезда в городок, то завернул перед сном выпить кофейку с отцом. Эмиль с гордостью представлял своего старшенького работникам, которые еще не были с ним знакомы. Дезире не спеша закуривал сигарету и начинал рассказ о своих похождениях. Под восхищенным взглядом младшего брата и с одобрения отца он развлекал аудиторию, пока рабочая необходимость не призывала всех к порядку. Тогда он исчезал в ночи, пожелав всем спокойной ночи, хотя, как все знали, никакой спокойной ночи у них и быть не могло.

Дезире рос любимчиком. Как это часто случалось во фратриях долины, первый мальчик в семье считался избранным и пользовался особым статусом, исключительное внимание к нему не иссякало даже с появлением на свет его братьев и сестер. А Эмиль, мой отец, рос точной копией родителей. Об этом говорить было не принято, но отец иногда мне об этом напоминал. Он оправдывал воспитание, которое дал нам, мне и брату, важностью справедливого распределения эмоционального и материального. Словно именно здесь крылась причина несчастья. Историю своих родителей и Дезире он представлял как пример, которому ни в коем случае нельзя следовать. Однажды, когда я отказался выносить мусор, поскольку подошла очередь брата, отец страшно рассердился, что было для него необычно. Он вспомнил свое детство, когда родители всегда рассчитывали на его помощь в самых неприятных делах, от которых оберегали старшего сына:

– Дезире всегда носил новые вещи, и пачкать их было нельзя, а вот я, поскольку мне доставались обноски, мог в любой момент запросто сложить дрова в гараж, прибрать и помыть зал скотобойни или вынести мусор. Когда он надевал новый свитер, я должен был носить за ним в школу его ранец! – После этого он обычно повторял: – А у нас нет никаких предпочтений!

Гораздо позже я понял причину одержимости, с какой он изобличал, не говоря о том открыто, воспитание, данное родителями его старшему брату. Он обвинял их в том, что потом случилось с Дезире.