Усобники

У него ещё не было разговора с князем Фёдором, он состоится по выходе из баньки, за столом, в трапезной, а пока городецкий князь парился, развалившись на полке. Отступили прежние заботы, — казалось, так бы и лежал, блаженствуя.

Девка поднесла ему холодного ядрёного кваса, он испил, вышел в предбанник, с помощью отрока стал облачаться.

Ярославль уже погрузился в ночь, шёл дождь, а они с князем Фёдором сидели вдвоём в трапезной, сытно ели и говорили о наболевшем. Отварные куски белуги отливали жиром, а свежепробойная икра горой высилась на серебряном подносе.

Стряпуха внесла пироги с рубленым мясом и первой зеленью, когда вошла княгиня Зейнаб, плотная, широкоскулая: видать, в отца, хана Ногая, удалась. Улыбнулась городецкому князю, подала на подносе чашу пива хмельного.

Встал Андрей, выпил с поклоном:

- Благодарю, княгиня, красавица степная. Ты у князя Фёдора, ровно цветок, глаз радуешь.

Зейнаб расплылась в улыбке, отвесила ему поклон, удалилась. А князья, насытившись, повели разговор, ради которого Андрей приплыл в Ярославль.

- В унижении живём, князь Фёдор, в унижении, — пожаловался городецкий князь. — Доколе терпеть?

Ярославский князь вздохнул.

- В бедности прозябаем, — согласился он, — в скудости.

- Удельные князья обиды терпят.

- Истинно. А что поделаешь? Как великому князю перечить? А как в поход идти, нас зовёт.

- Так, так.

- Эвон, на Новгород замахнулся, а его руку перехватили. Воистину пошёл за шубой, а воротился стриженым, — хмыкнул князь Ярославский.

И рассмеялись.

- Не прирезал он нам земель, сколь ни просили, — заметил Андрей Городецкий. — А помнишь, как прикрикнул он на тебя, Фёдор Ростиславич? И просил-то ты всего деревеньку малую.

- Я ли с тобой, князь Андрей, не в согласии? У него сила! Одно невдомёк мне: отчего хан ему милость выказал, ярлык дал?

- Наперекор хану Тохте пошёл. Чую, добром такое не кончится.

Князь Фёдор кивнул согласно:

- Как бы не пролилась кровь в степи.

- А мало ли ею степь поливали? И половцы, и славяне, и печенеги. Верно, оттого и травы в степи растут буйно!

- Да, земля там жирная, на крови…

- Кабы ты, князь Фёдор, к Ногаю добрался и обсказал обо всём. Мыслится мне, не был бы хан Ногай добрым к Дмитрию.

- Да уж так, Зейнаб — дочь Ногая. Однако недомогал я, в стремя ступал редко. Чую, пора кланяться Ногаю.

Князья выпили хмельного мёда, долго молчали. Но вот ярославский князь бороду пригладил, сказал хрипло:

- Ноне, князь Андрей, отправлюсь к Ногаю в Орду. Пусть хан судьёй нам будет. Чью сторону Ногаю брать: нашу или великого князя Дмитрия?

- Аль мы неправды ищем, князь Фёдор?

* * *

Уходили Будый с Аксиньей перелеском, перебрались через ручей, углубились в чащобу. Лес пробуждался. Потревоженные людьми, недовольно кричали птицы. Ухнул филин. Аксинья вздрогнула:

- Проклятый, беду накликает!

Лупоглазый спросонья вскинулся.

Поднялось солнце, проглянуло сквозь деревья.

Под разлапистой елью легли передохнуть и враз уснули. Может, пережитое сказалось.

Спали долго, пробудились, когда солнце стояло высоко над головой. Из торбы вытащили кусок ржаного хлеба, разломили и, запивая родниковой водой, поели.

О тиуне не заговаривали, будто его и не было. Знали, Онцифер остался лежать у сеновала.

- Тут, Аксинья, мы и избу поставим. Приметил я поляну, осенью рожью засеем, — сказал Будый, — как-нибудь проживём.

И принялись за дело. Отёсывали основу для избы, рубили хворост, жерди. В работе не заметили, как начало вечереть. Сгустились сумерки. В закатный час небо быстро меняло окраску. Сначала оно стало бледно-розовым, потом голубовато-серым.

Будый нарубил еловых лап, приготовил постель:

- Это на полати в избе, Аксинья, однако мягко. А поутру за избу примемся.

Ночью Аксинье Онцифер привиделся, будто он её во сне домогается, а она сопротивляется, отталкивает.

Проснулась — темень, а сквозь вершины деревьев небо в мелких звёздах. Услышала, что не спит Будый, ворочается. Сказал:

- Озеро поблизости, журавлиха курлыкала, на гнезде сидит. А на озере и рыбалка, и куга[26] для крыши.

Едва рассвело, Будый отправился на поиски. Увидел неподалёку озеро и заводь, а ещё берега в куге. В самый раз для крыши избы. Возвращался довольный — на хорошее место напали: он, Будый, на заводи колья забьёт, плетни к ним привяжет для захода рыбы…

Так рассуждая, выбрался на поляну. Осмотрелся, заметил избу, а навстречу ему старик направляется. Рассказал ему Будый о своих бедах, а тот в ответ: ты ли один такой?

И поведал он Будыю, что живут они здесь с сыном и старухой вот уже третье лето, а на той неделе непременно помогут Будыю и избу поставить, и рожь посеять.

Однажды Будый набрёл на борть, добрую мёдом. Сытые пчелы беззлобны. Брал Будый мёд по справедливости, срезал часть сот так, чтобы оставалось пчёлам на зиму и борть к следующей весне не вымерла. Целый туесок мёда набрал.

Потом Будый поставил на озере невод, брал рыбу, сушил с Аксиньей грибы, пока морозы не настали и снег не выпал.

* * *

Весна выдалась ранняя, слякотная, с частыми дождями и быстрым таянием снега. Зазеленели деревья, поднялась трава, и ощетинилась рожь.