Ногай восседал на высоких кожаных подушках в одиночестве, скрестив ноги калачиком, и свет жировой плошки освещал его широкоскулое лицо с приплюснутым носом. Он смотрел на князя сквозь щёлочки глаз.
Ярославский князь поклонился.
- Садись, Фёдор.
И Ногай замолчал. Безмолвствовал и князь. Выждав время, Ногай заговорил:
- Ты приехал с Зейнаб?
- Она здесь, хан, в твоём кочевье.
- Кхе. Я знаю. Я хотел услышать об этом от тебя, конязь.
- Она ждёт, когда ты позовёшь се.
- Разве ей мало внимания уделяют женщины Орды?
- Зейнаб довольна.
- Я слышал, конязь, ты рвёшься в Урусию?
- Истинно, хан, я так давно покинул удел.
- Твой удел — лесной край. Почему урусы любят лес? Чем он лучше степи? Разве здесь мы не из одного казана едим и не из одной чаши кумыс пьём?
- Великий хан, степь всегда несла русским беды. Набеги и разруха — всё со степи. Вам, кочевникам, степь — ваш дом.
- Кхе. Ты говоришь истину. Мы — дети степи. А скажи мне, Фёдор, отчего вы, урусские конязья, грызётесь между собой?
Фёдор хотел ответить, что и ханы друг другу враги. Вот и Ногай подослал убийц к хану Золотой Орды. Но промолчал, а Ногай, прищурившись, заметил:
- Ты приехал сказать мне, что вы, удельные конязья, не любите великого конязя Димитрия? Но я дал ему ярлык…
- Дмитрий коварен, он обманывает тебя.
- Кхе!
Ногай ещё больше прищурился, и на его лице мелькнула коварная усмешка:
- Я верю тебе, Фёдор. Когда отвоют метели и в степи появится первая трава, наши кони отъедятся и мои воины затоскуют, я пошлю с тобой тумен.
Не успел ярославский князь ответить, что это будет нескоро, как Ногай снова сказал:
- Я позову тебя, Фёдор, когда мои воины поскачут на Русь.
Ногай мог подтвердить ярлык на великое княжение, но Ногай мог и отнять его. Тогда он пошлёт против Дмитрия орду.
Позвал великий князь воеводу Ростислава и спросил:
- Как мыслишь, Ростислав, когда ожидать татарского набега? Ведь не в гости ярославский князь к Ногаю отправился!
- Да уж не на кумыс. Коли до осени не накинулись, то надобно ждать будущего лета, когда конь татарский откормится.
- Я с тобой согласен.
- Княже, почто бы Фёдору на тебя недовольство таить?
- Городецкого князя происки, я так думаю.
- Я-то мыслил, притих Андрей.
- Дай-то Бог!
Воевода потоптался, не решаясь сказать, но Дмитрий спросил:
- Что ещё, Ростислав?
- Слышал, тверской князь Михаил женится на Ксении?
- Какой Ксении? Уж не Бориса ли Ростовского дочь?
- Она самая.
- Видел её, будучи в Ростове. Она с сестрой Анастасией, когда та ещё женой Андрея не была, обедню в храме стояли.
Воевода откашлялся в кулак.
- Ещё чего, Ростислав?
- Мыслится мне, княже, не стало великой княгини Апраксии, а жизнь-то продолжается.
- Ты это к чему?
- Я вот сказываю: может, и тебе, княже, жену в хоромы ввести?
Дмитрий удивлённо посмотрел на воеводу:
- Эко тебя, Ростислав, попёрло. Да жена-то мне к чему? Не молод я годами, не жеребёнок-стригунок, какой в табуне взбрыкивает. А на потеху люду стоять под венцом? Нет, Ростислав. Меня иные мысли гложут. Пора мне покоя в келье искать.
Воевода отшатнулся:
- Пустая речь твоя, княже. Начал за здравие, а кончил за упокой. Вон о кознях Фёдора Ярославского заговорил, так и думай, как бы козней его поберечься…
Усмехнулся Дмитрий:
- Твоя правда, нам княжьи распри покоя не дают. Как-то во сне явился ко мне отец, Александр Ярославич, и спросил: «К чему ты, сыне, за великий стол держишься?» Вот я, воевода, и думаю: к чему? Княжить бы мне ноне в Переяславле-Залесском, заводить сети в Плещсевом озере. Поди, помнишь, Ростислав, какая там рыба ловится?
Воевода рассмеялся:
- Наша переяславльская сельдь всем сельдям рыба. Особенно солёная. А свежая в пироге подовом.
- Вот видишь, а ты спрашиваешь, отчего на покой!
Разговор изменился:
- Не Зейнаб ли потянула Фёдора к Ногаю? Не взыграла ли в ней кровь татарская?
- Погодим, княже, чем всё обернётся…
Ушёл Ростислав, а князь Дмитрий вспомнил сказанное им о женитьбе. Как можно без любви жениться? Древние мудрецы утверждали, что влечение мужчины к женщине — это поиск двух частей единого, и коли такое сыскивается, то это и есть настоящая любовь.
Вздохнул, промолвил:
- Апраксия, Апраксия, может, ты и была второй половиной?
Зима ворвалась в степь холодными дождями, редкими согревами на скудном солнце, и снова непогода, наползали тучи, и следовали унылые дни.
Волновались на ветру седые ковыли, переливались неспокойным морем.
Дожди сменились заморозками, особенно в ночи, срывался снег. А вскоре он укрыл степь белым покровом.
Вышел князь Фёдор из своего шатра, долго смотрел, как ложились снежинки на землю, на редкие кустарники. Запахнув подбитый мехом корзно, поёжился, подумал: сидеть ему в Ногайской Орде до тепла. И вспомнились леса ярославские, Волга, посад, спускающийся к самой воде. Терема боярские и хоромы, стены городские и башни…
За войлочным шатром погода бесновалась, выла волчьей стаей, сыпала колючей порошей. Присядет ярославский князь к жаровне, погреет руки, а тело коченеет. Князю бы в хоромы да к печи, где щедро горят берёзовые дрова, и дух плывёт по всем палатам, а поленья потрескивают.