Усобники

Взяли гридни хлебные запасы смердов, забрали солонину в бочках, кожи и холсты, какие бабы наткали, и уехали.

Староста в Переяславль, к князю Ивану, поспешил, и тиун великого князя не успел ещё во Владимир вернуться, как переяславский князь узнал о произволе великого князя. А на следующий день из Переяславля в Москву в санях отъехал князь Иван, дабы с князем Даниилом совет держать о бесчинстве великого князя Андрея Александровича.

* * *

В опочивальне стены новыми, смолистыми досками обшиты, а потому пахли сосной, а ещё сухими травами. В волоковое оконце хитро заглянул краешек луны, будто намеревался подсмотреть. Где-то за печью, что в другой горнице, застрекотал сверчок, да так ладно у него получалось — то короткими, то длинными переливами. На дворе мороз трескучий, зима в силу вошла, а в княжеских хоромах жарко, дров не жалеют — эвон, леса какие. Ещё с осени дворовые холопы навезли, поленницу сложили целую гору, до самой весны хватит.

Князь Андрей Александрович вошёл в опочивальню тихо, стараясь не шуметь, чтобы княгиня Анастасия не пробудилась. Разоблачился. Босые ноги утонули в медвежьей шкуре, раскинутой на полу. Улёгся на широкой деревянной кровати, на осколок луны поглядел. Чего он в опочивальню заглядывает? Не Анастасией ли залюбовался? Есть чем. Молодая, ядрёная, рядышком разбросалась, горит, коснись — обожжёт. Князь даже опасается: слишком горяча. Однако сам себе не признавался, что стар для неё, потому и ревнив.

Приезд Даниила на память пришёл, его угроза искать управы у хана. Зло подумал: «Надобно по первому теплу в Сарай отправиться да хвосты прижать и Ивану Переяславскому, и брату Даниилу тоже».

Сказал вслух:

- На кого замахиваются!

Анастасия не спала, спросила:

- Ты о чём?

- Брата Даниила припомнил. Они с Иваном Переяславским замышляют на меня жалобу хану принести. Весной в Сарай поедут.

- До весны ещё зиму пережить нужно.

Она положила руку ему на грудь, придвинулась. Князь отстранился: не хотелось близости, знал — попусту, уж сколько раз пытался. А потом упрёки.

Анастасия догадалась, отвернулась, лишь спросила обиженно:

- Для чего в жёны брал?

- Ты повремени. Аль всё прошло?

- Да уж не всё, малая надежда осталась. — И фыркнула: — Ты, княже, ноне пса напоминаешь, кой и сам не гам, и другому не дам.

- Говори, да не заговаривайся, — озлился князь Андрей, — не то поучу.

Затихла княгиня. Замолчал и князь, а вскоре сон сморил его.

* * *

Занесло Москву снегом, сугробы окольцевали бревенчатый Кремль до самых стрельниц. Не успеет люд дороги расчистить, как снова метёт.

От Переяславля до Москвы в добрую пору дорогу в день можно уложить, а в такое время едва на третьи сутки добрался князь Иван до Москвы. Местами гридни сугробы разбрасывали, чтобы коней не приморить. Ночевали в деревнях, отогревались. Князю Ивану стелили на полатях, у печи. К утру избу выстуживало, и переяславский князь под шубой досыпал. Но сон тревожный: не давала покоя обида, какую претерпел от великого князя. Узнав от старосты, что Андрей Александрович пограбил его, переяславского князя, смердов, князь Иван хотел было броситься вдогонку за тиуном и силой отбить дань, но потом передумал: у владимирского князя и дружина, и хан за него. Разорит великий князь Переяславль да ещё в Сарае оговорит!

У самой Москвы переяславского князя встретил московский разъезд. Гридни на конях, в шубах овчинных, луки и колчаны к сёдлам приторочены. Старший — борода, не поймёшь, седая или снегом припорошена, — молвил простужено:

- Князь Даниил четвёртый день как из полюдья воротился, успел до непогоды.

Над Москвой поднимались дымы. Они столбами упирались в затянутое тучами небо. Снег белыми шапками укрывал избы и стрельницы, боярские терема и колокольни Успенского храма, княжьи хоромы и кремлёвские постройки.

На Красном крыльце холоп метёлкой из мягких ивовых лап обмёл переяславскому князю валяные сапоги, распахнул дверь. В сенях помог скинуть шубу, принял шапку. А палаты уже ожили, и князь Даниил, радостный, с улыбкой, встречал племянника:

- Я и в помыслах не держал, что ты в такую пору выберешься.

- Верно сказываешь. В снегопад и метель в хоромах бы отсиживаться, да обида к тебе пригнала.

Брови у московского князя удивлённо взметнулись:

- Уж не от меня ли?

- Что ты, князь Даниил! Какую обиду ты можешь мне причинить? Нет у меня человека ближе, чем ты, а потому и поспешил к тебе. Великий князь переяславского князя не чтит. Даже его тиун волен обзывать меня холопом великого князя и моих смердов грабить.

Насупил брови князь Даниил:

- О чём речь ведёшь, князь Иван? — Но тут же произнёс: — Что же мы в сенях остановились! Пойдём в хоромы, передохнешь, потрапезуем, тогда и поделишься своим горем. Мы, чай, вдвоём удумаем, как поступить.

За столом, когда князь Переяславский отогрелся, Даниил спросил:

- Что, князь Иван Дмитриевич, какие слухи об отце имеешь?

- До этих метелей в Волочке побывал, повидал его.

- Что же брат мой, здоров ли?