Усобники

Однажды Будый набрел на борть, добрую медом. Сытые пчелы беззлобны. Брал Будый мед по справедливости, срезал часть сот так, чтобы оставалось пчелам на зиму и борть к следующей весне не вымерла. Целый туесок меда набрал.

Потом Будый поставил на озере невод, брал рыбу, сушил с Аксиньей грибы, пока морозы не настали и снег не выпал.

* * *

Весна выдалась ранняя, слякотная, с частыми дождями и быстрым таянием снега. Зазеленели деревья, поднялась трава, и ощетинилась рожь.

И снова радуется Будый всходам. Хоть и малое поле засеял он — насколько зерна хватило, однако на семена значительную часть оставит.

Так планировали они с Аксиньей. Как-нибудь протянут.

В то самое время, когда Будый радовался весне, из Переяславля-Залесского выехал великий князь Дмитрий с десятком гридней. Направлялся он в Ростовский удел по просьбе Ростовского епископа Игнатия. Писал тот в своей грамоте, что снова ростовские князья не в мире живут, его, епископа, не чтут и надобно князю Дмитрию унять их…

Ехал Дмитрий в Ростов, что на Неро, чавкала под копытами грязь, и через дссяток верст князь свернул к лесу, где, как ему казалось, земля была не слишком разбита. Но в лесу хлестали мокрые ветки, цеплялись за корзно, и князю приходилось то и дело изворачиваться. Он вертел головой, прикрывал рукавицей глаза. Следом за Дмитрием тянулись гридни. Они молчали, похрустывал под копытами валежник, да пофыркивали, встряхивались кони.

Воздух был сырой и холодный, редко вскрикивали птицы, постукивал по сухостою дятел. Неожиданно на весь лес всполошно затрещала сорока, предупреждая о появлении людей.

Экая неугомонная птица, — усмехнулся князь, — человека за версту слышит.

Вспомнилось, как еще в детстве, сколько сороку ни отгоняли, она продолжала надоедать своими скрежещущими криками.

Время перевалило за полдень, когда князь выехал на поляну с пробившейся рожью. В стороне стояла изба, крытая кугой. Остановил Дмитрий коня, осмотрелся. Из избы вышел мужик в нагольном стареньком кожушке, поклонился. Узнал князя: сколько раз видьтвал его в Псреяславле-Залесском.

Дмитрий хмуро повел бровью:

Почто ты, смерд, в лесу пристанище себе нашел? А может, хоронишься от тиуна боярского, на чьих землях живешь?

Будый поглядел князю в глаза. Хотел было рассказать, какие обиды претерпел от тиуна, как смерды от бояр и ордынских счетчиков по лесам пристанища ищут, а Дмитрий вновь ему вопрос задал:

Молчишь, смерд?

Тут Будый голову вскинул:

Не хоронюсь я и люду обид не чинил. В лесу живу оттого, что многих бед натерпелся.

Коли твоя совесть перед Богом и людьми чиста, то и не таись. И от тиуна и ордынского счетчика не схоронишься.

Тронул князь коня, а Будый в избу вошел, сказал Аксинье:

Не ведаю: ждать ли, покуда хлеб соберем, аль сызнова в бега удариться?

Доколе нам, Будый, места искать, авось запамятует князь…

* * *

Возвращаясь из Ростова Великого, князь Дмитрий заночевал в деревне. Отроки внесли охапку соломы, положили ее на земляной пол, а сверху набросили холстину. Князь улегся, но сон не брал его. От сидения в седле болела поясница, и Дмитрий ворочался с боку на бок. Сказывались беспокойные, наполненные тревогами годы. В Ростове ему стало известно, что в Ярославле побывал городецкий князь. О чем Андрей и Федор сговаривались, Дмитрий не ведал, но, верно, не о добром. Так почто, собравшись на Переяславском озере, братья обещали жить в мире, чтить память отца?.. Снова Андрей не может жить без коварства… Но вот наступил тот миг, когда Дмитрия охватила сладкая истома, и он не запомнил, как прикрыл глаза и сон сморил его. Что привиделось ему, он не мог вспомнить, потому как проснулся — все тело огнем горело. Догадался: клопы загрызли.

Поднялся, вышел во двор. Глотнул свежего воздуха. Серело. Под навесом, возле коней, бодрствовали гридни. В стороне копенка сена, а у колодца несколько гридней у костра отогревались. Искры от огня роем взлетали в небо, на лету гасли.

Князь прилег у копенки сена. Догорали звезды. Сено хоть и прошлого укоса, а пахло луговым разнотравьем.

И вновь глаза Дмитрия уперлись в небо. Оставшиеся звезды перемаргивались, будто о своем безмолвно вели речь. Старый гридин как-то сказывал, что звезды — души умерших. Какая же из них душа Александра Невского?

Каким он был в жизни? Отец часто уезжал в Орду, дома его не видели годами. Хотел жить по справедливости, а всегда ли это удавалось? Когда татарские переписчики ввели на Руси подушную перепись, новгородцы взбунтовались и Невский призвал их не накликать на город беды. Это ему, Александру Невскому, принадлежат слова: «Граждане Великого Новгорода, настанет час, когда встряхнется народ русский!»

Дмитрий ждал, когда же такое случится. Словам отца он верил, но когда же произойдет это? Эвон, брат Андрей ездил в Сарай, к Тохте, он, Дмитрий, — к Ногаю…

И еще спрашивал Дмитрий: почему великое княжение отец завещал ему? Оно внесло разлад между братьями…

С такими мыслями князь пребывал в дреме. И привиделся ему Александр Невский, будто он строго спрашивает: