Усобники

Князья к мечам потянулись. Молчавший до этого Сарайский епископ Исмаил, в ту пору находившийся во Владимире, воздел руки:

Уймитесь, братья, не распаляйтесь, ибо во гневе человек теряет разум! Прокляну того, кто кровь прольет!

Первым остыл тверич. Стихли остальные, а князь Андрей Александрович, подавляя гордыню, заговорил:

Братья и племянники, пусть будет, как и прежде: кто чем владел, тому и впредь держать то княжество.

Князья вольны в своей земле! — выкрикнул один из переяславских бояр.

Великий князь промолчал, поостерегся: не пролилась бы кровь, — эвон, как распалились. Мурза хмыкнул, вышел из горницы. Не прощаясь, покинули Владимир князья Михаил Ярославич и Даниил Александрович.

* * *

Возвращались князья одной дорогой, и на развилке верст через сорок Михаил Ярославич взял путь на Тверь, а Даниил Александрович повернул на Москву.

Но прежде в дороге переговорили о многом, о главном — как стоять заодно против князя Андрея Александровича. Оба понимали: великий князь зло затаил надолго и может попытаться не только коварством, но и силой завладеть Переяславлем. Потому уговорились князья при нужде встать на защиту переяславцев дружинами тверичей и москвичей.

Долгое время ехал Даниил, опустив голову. Мягко били по пыли кованые конские копыта, а мысли унесли Даниила в далекое детство… Княжьи хоромы в каменном, неприступном Детинце… Горластое вече, и отец, Александр Невский, на помосте… Крики и шум многолюдья Александр Ярославич, князь Новгородский, унял не сразу. Говорил Невский не торопясь, отчетливо, и народ постепенно утих, вслушиваясь, о чем князь речь ведет…

То были годы его, Даниила, детства. Юность он провел уже в Москве… Москва поразила его, и, сравнивая теперь свою вотчину с Новгородом, Даниил сокрушался. Новгород огромный, по обе стороны реки Волхов разбросался пятью концами, соборами, церквями, монастырями. Строения все больше из камня, улицы и мостовые в дубовые плахи одеты, а здесь, в Москве, все деревянное: и Кремль, и хоромы княжьи и боярские, и дома, и избы. И вся Москва, поди, менее одного конца новгородского. Однако он, князь Даниил, к своему уделу прикипел сердцем и верит — у Москвы еще все впереди. Нет, он, Даниил, Переяславля не упустит, а там, даст Бог, иные земли удастся прибрать к рукам. То и сыновьям своим завещает… Видится ему Москна в камень одетой, не ниже Новгорода по красоте и величию. Ведь смог же Владимир обустроиться…

Ночевать остановились в малой деревеньке на краю леса. Изба приземистая, с полатями и печью, топившейся по-черному. У стены стол с неструганой столешницей, лавки, полка с закопченной посудой, под балками нити паутины и развешанные сухие травы.

Хозяйка в летах смела с полатей тараканов, постелила цветастое рядно, но князь не спешил укладываться, а завел разговор с хозяином, седобородым смердом. Старик оказался занятным, и с его слов Даниил Александрович узнал, что в молодости тот был среди тех ратников, кто стоял против татар. Бежал из плена, был пойман, жестоко бит, лишился ушей, но снова ушел. На Русь пробирался ночами, брел степью.

Очутившись на Рязанщине, увидел безлюдье. Не стал задерживаться, отправился в землю Московскую, где, по слухам, ордынцы меньший разор учинили.

Так и осел здесь смерд, семьей обзавелся, землю пашет, князю дань платит.

Жаловался смерд на княжьего тиуна: в полюдье нередко сверх меры берет. А как жить крестьянину, коли неурожаи частые? Ко всему, было у смерда четверо сыновей, всего один остался: двух татары угнали, один на поле брани пал, и лишь меньшой при нем живет…

Стемнело, и в избе зажгли лучину. Она горела тускло, роняя нагар в корчагу с водой, шипела. Пригнувшись, вошел молодой бородатый мужик, отвесил князю низкий поклон.

Сын мой, Симеон, — сказал старик. — Нонешней весной женю. То не изба, где не слышно детских голосов.

Помолчали. Потом старик произнес:

Я, князь Даниил, отца твоего, светлого князя Александра, помню. Крутоват был, но справедлив и в делах воинских зело разумен.

Симеон молча, уселся в углу, принялся чинить сбрую. За окном заунывно выл ветер. Хозяин заметил:

К утру дождь надует.

Князь Даниил спросил:

Какая судьба, старик, тебя с моим отцом сводила?

Хозяин усмехнулся:

Такая, княже, какая и с тобой. Вот здесь, на этих полатях, спал он, когда однажды из Орды ворочался. Устал, видать, не до разговоров ему было и не в духе пребывал. По всему, горько на душе. Да и откуда сладости быть — у хана унижение, а на Руси все в упадке и запустении…

За полночь заснул Даниил Александрович. Спал не спал, а с рассветом на ногах. Дружинники, готовые к отъезду, ждали князя. Срывались первые крупные дождевые капли, когда Даниил Александрович пустился в дорогу.

* * *

Его окликнули, и он вздрогнул. Любомир узнал бы этот голос из тысячи. Ее голос, нежный, зовущий. Княгиня Анастасия стояла совсем рядом, и удивительно, как гридин не заметил ее.

Любомир, — сказала она, — приведи коня, уж не отвыкла ли я сидеть в седле…