Усобники

— Зажился Каин в Москве, пора и честь знать. Зови, Степанида, Федьку Рябого да Рудого, завтра утром уйдем. Но допрежь с тем гридином сочтусь.

— Куда стопы направишь?

— В леса муромские, там дорога баскаками да князьями и боярами накатана. Сыты и пьяны будем, повеселимся и души отведем…

— Степаниду забудешь, Ванька, — вздохнула бабенка.

— Жди, к зиме вернусь, коли жив буду…

* * *

Олекса пробудился от предчувствия беды. Огненные блики пробивались сквозь затянутые бычьими пузырями оконца. Во дворе кричали, кто-то колотил в дверь.

Вскочил Олекса, толкнул Дарью:

— Горим, выноси Марью!

Тревожно ударил в Москве колокол, поднимая людей на пожар.

* * *

Огромная хвостатая звезда сорвалась и, оставляя огненный след, перечертила небо. Видели ее в Великом Новгороде и Москве, во Владимире и Сарае. По всей земле наблюдали косматую комету.

Промчалась она, оставив тревогу в людских душах. Что вещала она: нашествие диких орд или великий мор? Утверждали, такое случилось перед Батыевым вторжением. Было ли, нет — поди разбери…

Глава 12

Ветры с моря разбрасывали соленые брызги, обдували Балтийское побережье, а накатывающиеся волны намывали песчаные дюны.

К самой воде подступали сосны. Высокие и прямые, они подпирали небо.

Сюда, в край глухих лесов и болот, пришли со своими князьями с рек Немана и Западной Двины племена жмудь, ятвяги и другие литовцы.

Тяготы суровой жизни, наступление рыцарей Тевтонского ордена заставляли литовские племена объединяться, и роль объединителя взял на себя князь Миндовг. Выйдя из Новогрудкова, он, покоряя одного князя за другим, создал Литовское государство, отразившее натиск германских рыцарей. Но не ограничился этим, а расширил свои владения за счет Минска и Гродно, части Витебских, Смоленских, Полоцких земель.

Попав под политическое влияние Литвы, русские княжества сохранили свой язык, культуру, веру и обычаи. И когда на съезде в Дмитрове рязанский князь попрекнул смоленского, что порубежье тянется к Литве, в том была доля истины. В сильной Литве некоторые удельные князья искали спасения от ордынского ига.

После смерти Миндовга, наступившей сразу за кончиной Александра Невского, Литва не прекратила своего давления на Русь. Литовские дружины стояли в Орше, и князь Святослав Глебович Смоленский, призывая князей к единению, хотел заручиться их поддержкой.

* * *

Из Переяславля в Москву возвратился княжич Юрий, и в тот же день у Даниила Александровича с сыном вышел разговор.

— Чую, Юрий, смерть моя уже по палатам вслед за мной бродит. Песок часов моих пересыпался из одной чаши в другую. Зрю я такое и вопрошаю: а все ли ты, князь Даниил, исполнил, что на роду написано? Ведь я в Москве княжить сел, когда голова моя только-только выше стремени поднялась. Мало было княжество Московское, а ныне в три раза возросло… Осознаешь, сыне?

— Мне ль неведомо?

— Неспроста я разговор о том повел, о Можайске думы мои. Коли Москва этим городом завладеет, сила нашего княжества вырастет. Согласен?

Юрий кивнул.

— Вот-вот, сыне, ежели не я, то ты прирежешь Можайск к Москве. Святослав войной на Москву пойти не осмелится: у него Литва за спиной. За Можайск попытается цепляться князь смоленский, но тогда он больше потеряет: литовцы на Смоленск посягают. Эвон, сколь они русской землицы прихватили! Затеет Святослав Глебович свару с Москвой, кто в его защиту вступится? Чую, все миром обернется.

Князь прикрыл глаза ладонью, грудью на стол навалился, седая борода по столешнице раскинулась. Помолчал, потом спросил с усмешкой:

— Поди, посадник Игнат речь заводил о твоем княжении в Переяславле?

Вздрогнул Юрий от неожиданности. Под взглядом отца ответил честно:

— Было такое, но я с тобой заедино: Московское княжество не след дробить. Да и посадник хоть и говорил, а на деле развеет: Переяславлю с Москвой сподручней. Так и боярская дружина мыслит. Они князю Ивану Дмитриевичу слово в том давали и клятву порушить не намерены.

— Я им верю, они на измену не горазды, Переяславлю с Москвой быть… А еще вот о чем хочу сказать: вы с Иваном ладите, и желаю, чтоб меж вами всегда мир сохранялся, Москву крепите, не раздирайте ее сварой. С Иваном я говорил о том, и он клялся завет мой исполнить… Когда же сядешь князем, хану не перечь, не накличь на Москву беды ордынской. Татары сильны, и доколе так будет, одному Богу известно…

Князь задумался. Может, мысли его снова вернулись к тем годам, когда он держал руку брата Андрея против Дмитрия? Либо вспомнилось, как навел Андрей татар и те в силе огромной княжества разоряли, а сам Андрей с царевичем Дюденей в Городце пировали? Князь Даниил винил себя за то. Ужели не мог он распознать брата, когда тот корысти ради Русь губил? Даниил вздохнул:

— Ладно, сыне, устал ты с дороги, а я тебя речами своими обременил. Отдыхай, вдругорядь разговор продолжим.

* * *