Усобники

В молодости князь Даниил немало дней проводил на охоте. Убивал лосей, случалось, и зубров. С годами и ноги уже не те стали, и глаза подводили: нет у стрелы точного полета. Однако и в старости бывали дни, когда кровь будоражила, звала властно, и тогда князь Даниил отправлялся в леса. Редко брал он с собой кого-то из бояр, чаще двух-трех отроков. Подмосковные леса умиротворяли князя, и даже когда не встречал зверя и бродил попусту, он радовался жизни.

Иногда Даниил завидовал смерду, который выкорчевывал в лесу кустарники, выжигал сухой валежник, сеял рожь и жил от сохи, а еще имел бортик. Земля и лес кормили смерда, и не имел он княжеских забот. Бремя власти не давило его. Князь Даниил и в помыслах не держал горечи смердова хлеба…

В один из таких дней, когда вдосталь набродились по лесу и не встретили никакого зверя, Даниил Александрович велел отрокам готовить ночлег. Как и в те прежние годы, отроки отыскали небольшую поляну, окруженную соснами и березами, разожгли костер, и князь, поев всухомятку, долго смотрел на огонь. Он лизал поленья, обдавал жаром, а у Даниила Александровича одна мысль сменялась другой… Огнем горит жизнь в молодые годы, и не задумывается человек, как прогорает его костер, затухает пламя и ничего не остается от костра. Ветер разнесет пепел, дожди смоют остатки костра. Зачем же алчность человеческая, коли все в этом мире преходяще? Обуреваемый ненасытностью, человек делается страшнее зверя. Даже хищник не убивает больше, чем надо на пропитание…

Господи, вопрошает князь Даниил, отчего человек создан таким? И он, князь Московский, жизнь прожил в помыслах и делах, как бы княжество свое расширить…

Нет, князь Даниил не судил и не корил себя, как и прежде. Жизнь полнится всякими заботами. Разумно утверждал боярин Стодол: «Не ты, княже, так тебя подстерегут, на клочья порвут твой удел…»

Князь Даниил отмел невесть отчего возникшее сомнение: он верит — не для себя, для Москвы старался…

Ночь властвовала над Русью, спали города и деревни, затих лес, замолк. Редко какая птица вскрикнет или треснет ветка — зверь пройдет. Спят в стороне отроки. Догорают в костре поленья. Иногда выбросят искру, и она гаснет на взлете.

Смежил веки князь Даниил, забылся. И вдруг — заснул не заснул — привиделось ему, что подходит к костру человек в белых одеждах, борода седая, а волосы тесьмой перехвачены. Присел у костра, на князя посмотрел. «На кого он похож?» — подумал Даниил. Спросил:

«Кто ты и откуда пришел?»

Человек поворошил палкой уголья, ответил хрипло:

«Я отец твой, князь Александр Ярославич, аль не признал?»

«Но ты же умер, отец».

«Я его дух во плоти».

«Ты явился призвать меня к себе?»

«Нет, твой час еще не пробил».

«Когда он настанет?»

«То одному Господу известно».

«Тогда зачем ты здесь?»

«С того света слежу я за делами вашими, сыновья мои, смотрю, как вы честь мою порочите, имя мое забвению предали».

«Я ли первым начал?»

«На Страшном суде ответ держать будете, и ты, и Андрей, — как он брата Дмитрия изводил. Скажи, сыне, водил я недругов на Русь либо терзал ее? Люд во мне своего защитника видел и потому нарек Невским… Знаешь, с какой мыслью умирал я? Думал, вы продолжите дело мое и доброе имя Невского не опозорите».

«Я ли, отец, такие попреки заслужил?»

Но Александр Ярославич ничего не ответил, поднялся, и Даниил словно воочию увидел удаляющегося отца…

Открыл глаза — вокруг никого. Костер догорел, отроки спали. И понял князь: дивный сон его посетил. Спросил чуть слышно:

— К чему являлся ты мне, отец?

* * *

К Ивану Купале срубили Олекса и Дарья новый дом. Ставили его лучшие на Москве плотницких дел умельцы. Получился он больше и красивее прежнего — просторные сени, над входной дверью козырек на точеных балясинах, а оконце в резном наличнике.

Печь Олекса сложил сам, да такая она вышла, что и грела, и хлебы выпекала, румяные, пышные, гридин даже удивился: надо же!.. В доме, как в боярских хоромах, мастеровые пол из колотых плах настелили, а крышу тесом покрыли, дощечки одну к другой подогнали. Всем на загляденье дом. Старый артельный мастер топор в бревно вогнал, сказал довольно:

— Ну, Олекса, живи, радуйся.

* * *

В Москве князь Даниил долго находился под впечатлением сна. Никому о нем не рассказал, лишь поделился со Стодолом, да и то потому, что боярин был гридином у Александра Ярославича и послан им в Москву с малолетним Даниилом.

Выслушал Стодол князя, насупил седые брови:

— Сон твой, княже, не без смысла: видать, и на том свете душа пресвятого князя Невского страдает от тягот земли русской. Принимать слова отца надобно как назидание.