Успех

— Его звали Ли Юн. Китаец. Он всю жизнь был слугой одной богатой женщины, — Оскар сделал паузу, как бы припоминая дальнейшее. На самом деле вся история у него была заготовлена заранее, и была, в общем, правдивой; самая хорошая ложь получается из чистой правды, чуть-чуть подогретой недоговорённостями. Кралевский понимал, что прямое искажение фактов иногда необходимо, но этим сильнодействующим средством нужно пользоваться с осторожностью.

— Он говорил мне, что та женщина разорилась. В конце концов она то ли продала его заготовителям, то ли умерла, — он не очень-то распространялся на эту тему… Старик был благодарен мне за то, что я его разморозил. Но он прожил недолго. Он умер.

— Как? — иерарх неожиданно заглянул ему в глаза. Оскар взгляд выдержал.

— Он покончил с собой. Воткнул себе в шею какую-то иголку. После его смерти я нашёл записку, адресованную мне. Понимаете? — Кралевский замолчал, не желая смазывать впечатление от рассказа. Ему хотелось, чтобы собеседник сам додумал за него окончание истории.

— Понимаю, — протянул собеседник. — В записке, скорее всего, был номер счёта и код доступа. Вы, наверное, решили, что этот верный слуга всю жизнь подворовывал деньги у своей госпожи? И всё-таки решились взять эти средства?

Оскар демонстративно потупился.

— И были совершенно правы, — закончил собеседник. — Я снова убеждаюсь, мастер, что вы заблуждаетесь только головой, но не сердцем. Ваши богословские суждения — простите меня, но я вынужден это сказать, — далеки от истины. Но ваши поступки — и я счастлив, что могу это подтвердить, — практически безупречны. Когда-то вы отдали Крестоносному Ордену всё, включая цену своего тела. Это сыграло большую роль в становлении новой теологии Ордена. И вот теперь я узнаю, что, не раскаявшись в предыдущих заблуждениях, вы снова поступили правильно, хотя и противоположным образом. Это делает вам честь, мастер.

— Я не считаю эти деньги своей собственностью, — Оскар постарался, чтобы это прозвучало немножко фальшиво. — У меня нет ничего своего.

— О да, конечно, разумеется. Всё, что у нас есть, равно как и мы сами, принадлежим Ордену. Но пока что наша цель — стать кошельками с золотом. Вы знаете наши нынешние воззрения. Орден принял решение выкупить Тело Христово у Объединённой Церкви. В этом растленном и порочном мире купить можно всё, вопрос лишь в цене. Нам нужно столько денег, чтобы выкупить у кощунников величайшую реликвию этого мира. Пусть даже на это потребуются тысячелетия, но мы соберём нужную сумму. Поэтому мы обратились к коммерческой деятельности — и Господь благословил нас успехом… Вот что я могу вам предложить. Вы же не хотите иметь дело с деньгами… но иметь деньги вам всё-таки нравится, не так ли? Передайте свои капиталы в доверительное управление Ордену. На льготных условиях. Мы вложим ваши средства в наши лучшие проекты. Уверяю, очень скоро ваши два миллиона превратятся в четыре, а потом и в восемь… Соглашайтесь, мастер. Впрочем, вы уже согласны.

Оскар промолчал.

— И последнее. Вам не пристало жить в этой системе, мастер. Это не самое подходящее место для вас.

— Я и не собираюсь здесь жить, — пожал плечами Кралевский. — Я слишком долго сидел на скале посреди океана. Я не жалею об этом, но всё же… А те миры, которые мне пришлось посетить, мне не очень понравились. Если уж у меня есть средства, то я хочу посмотреть Галактику.

— О, это очень скучно. Поверьте опытному путешественнику. Вы даже не представляете себе, как грустна наша Галактика… Но я не об этом. Вам нужно гражданство какой-нибудь старой, уважаемой системы. Не оставаться же вам гражданином мира класса F, это просто неприлично… А теперь я вам напомню о том, что в нашей Галактике есть одна планета, очень и очень виноватая перед нашим Орденом и перед вами лично. Особенно перед вами.

Оскар потряс головой: это было почти невероятным предложением.

— Я правильно вас понял? Вы говорите о земном гражданстве?

— Именно! — собеседник улыбнулся, довольный произведённым эффектом. — Согласитесь, вы его заслужили.

— Но я же подписал бумаги. Отказался от всех претензий, — с неподдельной грустью напомнил Кралевский, мысленно проклиная того фанатичного дурака, чью шкуру он теперь носит.