До центра оранжереи прародители человечества, как мы знаем, не доплелись. Кое-кто позаботился об этом специально: для того и лишил допуска (взамен выдав кожаную одежду и лицензию на размножение) - якобы за нарушение правил внутреннего распорядка, а на самом деле - дабы вселенная не превратилась в коммуналку. Ужасная приблизилась вдруг перспектива: Творцу препираться с тварью из-за мест общего пользования - причем без малейшей надежды на скончание времен!
Стало быть, игрушка задумана была как заводная - или на батарейках - в общем, с ограниченным сроком годности. Выходит, предусмотрен был и акт смерти - то есть, конечно же, самоубийства, - разумеется, с применением оружия биологического (какого же еще?): действующего, например, как интеграл уже испытанных идей - дерева и змея.
Рай находился в Эдеме, на востоке. Сад Гесперид - на западе, в Ливии. Адам и его самка побрели к экватору.
Но все-таки не Бог сотворил Анчара! Или, во всяком случае, не вместе с прочей растительностью, не во Вторник, не сразу после неба и земли. Анчар проник в программу не ранее третьего дня - когда решалась проблема освещения:
А впоследствии оказалось, что большее светило нагревает планету неравномерно. Астрофизика прижала биологию. Природа в борьбе с климатом водрузила над пустыней древо яда - как бы из воспламененного солнцем песка...
Не желчью ли рвет собаку, издыхающую от бешенства - от водобоязни?
Пушкин переменил "пламенных" на "жаждущих":
- и вся фраза перестроилась под тяжестью неустойчивого причастия, точно только этого звука - библейского - и ждала: жадная и жалкая - чахлая и скупая.
Тень Апокалипсиса исчезла, связь роковых феноменов установилась, - и проступил рисунок инверсии: гнев степей.
Пушкин, без сомнения, заметил - и рассердился, - что стих двоится в глазах. Вымарал было гнев. Переменил на зной:
Ведь в сущности-то сочинял про жару. Про жарищу в Африке - точно какой-нибудь в конце века Дядя Ваня.
Кошмар сосны о пальме (Гейне только что написал, да кто же читает по-немецки, - а Лермонтов переведет лет через тринадцать). Кому какая пустыня выпала. На версты и версты кругом - безжизненный прах: рыхлая вода. И пальма - или баобаб? - в общем, древо яда наведено морозом на оконном стекле. Как жарко поцелуй пылает на морозе! Как дева юная свежа в пыли снегов!
Дом стоял на берегу замерзшей Тьмы (такая река): одноэтажный, с колоннами из корабельных сосен. Комнаты глубокие, потолки низкие. Днем превесело: три барышни, да еще мамаша. Но по ночам не до них, знаете ли:
На записке дата - 3 ноября. (Год, понятно, 1828.) Под "Анчаром" - 9 ноября.
Часть вторая, гораздо короче
Диктатура якобы пролетариата распорядилась включить эти стихи в детскую диету исключительно ради Двадцать первой строки:
- ну, и Двадцать второй.
За поразительное сходство с обрывком пропагандистского клише. Это же политическая формула несправедливости:
Действительно - на Двадцать первой строке история Смерти переходит в историю Глупости. Но замечаешь это позже - в Двадцать третьей: