Успеть до Господа Бога

Теперь инженер работает над новым прибором. Он будет помогать сердцу проталкивать кровь по суженным сосудам, что даст возможность больным просуществовать промежуток времени между инфарктом и операцией. Большинство умирает сразу, как происходит инфаркт, не дождавшись операции. Если удастся сконструировать новый прибор, то он многим спасет жизнь, или, по крайней мере, говорит Эдельман, еще на мгновение прикроет пламя свечи.

Разумеется, не стоит преувеличивать эту надежду. Ведь Он очень внимательно следит и за Сейдаком, и за профессором, и за всеми их усилиями: Он может нанести самый неожиданный удар. Мы вот думали, что проскочили, что мы вне опасности; и Стефан, брат Марыси Савицкой, кажется, был самым счастливым из всех, потому что было ему всего семнадцать лет, и он получил первый в жизни пистолет; Марыся Савицкая — это та, что бегала вместе с сестрой Михала Клепфиша на восемьсот метров от «Искры», — итак, Стефану было семнадцать лет, у него первое оружие, он полон восторга, что участвует в сопротивлении (он состоял в группе, которая прикрывала выход из каналов). Ему не сиделось в доме, и он выбежал вниз, в кондитерскую. В ту же минуту туда вошел немецкий солдат и заметил пистолет, торчавший из кармана… вывел его на улицу и пристрелил на месте, у дома, под окнами Марыси.

Порой это бывают настоящие гонки, и Он не скупится на мелкие пакости. Вот взять Рудного: не было врача-коронарографиста, погасла лампочка в рентгеновском кабинете, операционный блок оказался запертым, не было операционных сестер… Боли постоянно усиливались, каждый болевой приступ мог стать последним, а они искали машину, врачей, лампочки, сестер. Однако успели. В три часа утра, когда поблагодарили профессора, а он их, когда в сердце Рудного текла кровь по широкому сосуду, составленному из кусков вены, а сердце работало нормально, — все, наконец, вздохнули облегченно: получилось, еще раз получилось.

До операции Рудного доктор не был вполне уверен, что можно оперировать инфаркт в остром периоде, — он читал в книгах, что это делать не стоит; он вышел из больницы, чтобы еще раз все спокойно обдумать. Встретил доктора Задрожную: «Как думаешь? Оперировать?» — та очень удивилась. «Видишь ли, — ответила, — в вашем положении…» Как раз в эти дни на работе, точнее, у него лично, были мелкие неприятности, он получил выговор, а Эльжбета Хентковская и Ага Жуховская решили из солидарности уйти вместе с ним — в общем, чепуховые дела, но все-таки доктор Задрожная имела основания сомневаться, ведь неудавшаяся рискованная операция никак не помогла бы им найти другую работу. И когда Эдельман услышал: «Видишь ли…», он сразу понял, что больше не о чем думать. Решение принято, и, похоже, помимо него; он вернулся в больницу и сказал: «Оперируем», а Эльжбета даже фыркнула на него, мол, ходит где-то, а тут дорога каждая минута.

— Или еще, привозят больную, и все считают: у нее каталония, особая форма шизофрении, при которой больной не ест, не двигается, все время спит и его невозможно разбудить. Больную лечат пятнадцать лет, анализ крови делают во время сна, и выясняется, что сахара в крови порядка тридцати с лишним миллиграмм-процентов; может, это вовсе не шизофрения, а болезнь поджелудочной железы? Делают операцию на поджелудочной железе — и начинается страшное напряжение: сразу после операции количество сахара вырастает до ста тридцати, многовато, через два часа — шестьдесят, маловато; все волнуются: слишком быстро уменьшается, еще четыре часа — прежние шестьдесят, видимо, наступает стабилизация.

Заканчивается эпизод с поджелудочной железой, начинаются будни. Но появляется таинственная история с кальцием, количество которого начало быстро расти у почечного больного. Надо расспросить у коллег, каковы клинические показатели первичной гиперфункции щитовидной железы; разумеется, никто не знает, так как такое случается раз во много лет; звонят в Париж, в центр профессора Руаюкса, там работают специалисты по кальцию. Они говорят, что надо прислать в специальном контейнере при температуре минус тридцать два градуса плазму для исследования гормонов. Но у больного кальция уже шестнадцать, а при двадцати уже умирают, везут на операцию в Варшаву, может, в пути не наберет; и вот в тот момент, когда больного кладут на стол, — уже двадцать, и тот теряет сознание.

Заканчивается история со щитовидной железой, опять возвращаются будни.