Успеть до полудня

Проникающий сквозь вентиляционные щели свет багровыми всполохами раскрашивал пространство каменной тюрьмы. Она питалась болью и кровью. Ужас пленников ее веселил. Их стоны и слезы дарили усладу. Чем больше страданий, тем вкуснее жертва.

Я бросила взгляд на то место в стене, где в прошлый раз была дверь – дверь была на месте. Тихие шаги, скрежет металла – что произойдет дальше, я уже знала. Открылся дверной проем, яркий свет и темная фигура в нем.

Со светом в комнату хлынула ярость. Тяжёлая, жестокая, требовательная. Обрушилась на меня трехсоткилограммовой плитой, сминая ткани, органы, кости. Я закричала. Чуть ослабив напор, она дала мне вдохнуть и обрушилась вновь. Причиняя ещё больше боли, разрывая сухожилия, фасции, суставы. Дробя их без права на восстановление. Давя все мысли и чувства, оставляя только агонизирующее здесь и сейчас. Ещё одно послабление – мнимое помилование. Момент, когда жертва позволяет себе надеяться, ослабив защиты, подставившись для финального удара. И хищник его наносит – плита, нажравшись моих криков, обрушилась всей массой, сминая сам факт моего сопротивления, как и существования.

Открыв глаза, я вырвалась из сна…

Долго приходила в себя, кутаясь в одеяло.

Когда смогла стоять на ногах, доставила свое дрожащее тело в душ. Пыталась согреться под горячими струями, но разрастающаяся в груди стужа побеждала. Мерзла все сильнее. Дошла до кухни, поставила кипятиться воду. И тут на столешнице увидела картонный прямоугольник – визитка с номером для связи.

Достала телефон и ледяными пальцами вбила несколько цифр.

Гудок…

Я смотрю на часы – шесть утра.

Гудок…

Зря я, наверное, позвонила.

Гудок…

– Бельчонок?.. – сонный голос Эрама вырвал вздох облегчения, и первая слеза скатилась по моей щеке.

– Бельчонок… – уже не вопрос, а констатация факта. Признание, что это я, что мне можно, что он одобряет. – Поговори со мной…

Я была бы и рада вымолвить хоть слово, но из раскрытого рта выскользнул очередной вздох, всхлип, и слезы уже горячим потоком устремились вниз. Попробовала задержать дыхание, чтобы удержать прорывающуюся плотину… Поздно. Рыдания сотрясали мое тело. Я скулила, всхлипывала, обрушиваясь все новыми и новыми потоками слез.

Эрам молчал… Он просто был рядом, предоставив всего себя мне.

***

Проснулась я от боли. Попробовала осторожно пошевелить головой – вышло с трудом. Дотянулась пальцами до шеи и начала аккуратно массировать, разминать сведенные мышцы, ослабляя затянутые узлы напряжений.

После первых успехов и заметного облегчения в теле заработал мозг. Я стала соображать, почему уснула за столом в столь неудобной позе, и вспомнила звонок Эраму, свою истерику и полную капитуляцию организма по ее окончанию. В сон я провалилась, оставаясь на связи с оборотнем. Он так и не сказал ни слова, позволяя мне отпустить все накопившееся.

Гадать о том, что же мужчина после всего этого обо мне думает, я отказывалась. Как показала практика, Эрам весьма неплохо знает особенности моего поведения, иначе бы визитку не оставил. И раз так, значит, он был готов к моему звонку.

Тщательно размяв шею и плечи, я, наконец, поднялась. Облокотилась на стол, выпрямилась, откинулась на спинку стула.

На столе справа от меня лежал телефон. Глянула на него, как на опаснейшее оружие. Слово, что пуля, и рад бы защититься, да не успеешь, как ни старайся, догонит. И только заблаговременно надетый бронежилет дарит возможность остаться в живых и, может быть, даже невредимым.

Я передернула плечами и со всей аккуратностью встала. Ноги, в целом, чувствовали себя хорошо, поэтому, повращав ими, сделав несколько глубоких приседов, ушла в ванную.

Из зеркала на меня смотрела сильно уставшая и заплаканная девушка. Поникшая фигура. Растрепанные, даже не белоснежные, а бесцветные волосы, потерявшие всякую живость и настроение. Лицо отечное. Бледное. На его фоне особо выделяются сильно покрасневшие глаза, с кое-где полопавшимися капиллярами.

– Вот тебе, дедушка, и снежный ангел, – процитировала я строчку из любимого мультфильма…

Ндааа, если в зеркале и отражался ангел, то точно не снежный – уплаканная в усмерть физиомордия навевала лишь траурные мысли.

Вздрогнула. Вот до траура совсем-совсем не хочется доводить. Вот нисколечко.

– Хорошая девочка, – похвалила я себя. К вурдалакам этот траур! Рано сдаваться, погоревали, поплакали, освобождение у святого друга получили (это я про санфаянсовый атрибут каждого уважающего себя клозета). Легче стало? Стало! Умница, девочка!

Похвалила себя и вяло подумала: "Мне семнадцать, я – подросток. По меркам некоторых стай оборотней – даже ребенок. А вопросы давно уже решаю отнюдь недетские".

На глаза снова набежали слезы…

Чтобы отвлечь себя и не утонуть в рыданиях вновь, продолжила рассматривать себя в зеркале. И это была плохая идея… Заметив коричневато-фиолетовые следы чужих пальцев на тонкой шее, ключице, плече, я вернулась мысленно к Ламото и задрожала. Сейчас из зеркала на меня смотрел маленький испуганный ребенок.

Плешивый Суи!

Ржавые карпканы тебе на все причинные места!