– Я знаю, я знаю. – Но она по-прежнему гладила рукой в перчатке надгробный камень, словно утешая печального призрака. – Но я знаю, что это была слабость, с которой он боролся. Коллен, он никогда никого не винил, кроме себя, и это важно помнить. Некоторые винят в своих грехах окружающих, если пьют, наркоманят или играют. Винить других подло, жестоко. Ваш отец никогда не был жестоким, никогда не поднимал руку ни на меня, ни на вас, наших детей. В нем не было подлости. – Вздохнув, она перестала гладить камень и взяла сына за руку. – Но он оставил тебя ни с чем.
– А тебя? – Господи, как его злило, что она никогда не винила мужа в потере земли, ранчо, в своих унижениях.
– Ох, Кол, он и меня оставил ни с чем. И это было очень тяжело, ведь он подолгу держался. Наверное, ты винишь меня в том, что я его не остановила.
– Бывало и так, – признался он. – Я винил тебя. Но теперь я поумнел, ма, и ни в чем тебя не виню. Клянусь Богом.
Она пристально посмотрела на него и закрыла глаза.
– У меня гора с плеч упала. Не могу тебе сказать, какая это тяжесть, ведь я знаю, что это правда.
Коллен подумал, что не только его отец делал ошибки и огорчал близких.
– Прости, что я не сказал этого раньше. Прости.
– Я ошибалась. Я ошибалась, когда оправдывала его, когда не думала о тебе и Севене. – Она стиснула его руку. – Я виновата, мне жаль, что я так себя вела. Он и сам так говорил, когда проигрывал в карты. Потом все повторялось, конечно. Он всегда надеялся, что сыграет с друзьями в покер или поставит пару долларов на бегах, что-нибудь в этом роде. Он знал, что не удержится, но говорил себе, что этого не будет. Прекращал ходить на свои собрания.
– На какие собрания?
– Анонимных игроков. Он не говорил вам с Севеной, что посещал их. Просто он стыдился этого, но ходить ему было нужно. Он не говорил мне, когда переставал там появляться, хотя я сразу сама об этом догадывалась. Единственное, о чем он мне лгал всю нашу совместную жизнь, – это собрания. Он пропускал их ради игры. Я прощала его, поскольку ложь и игра имели одну и ту же причину.
Он гордился тобой, тобой и Севеной. Может, ты никогда этого не чувствовал – и это его вина, не твоя. Может, ты не помнишь хорошие времена, а они у нас были. Как он в первый раз посадил тебя на лошадь, как привел домой твою первую собаку, как учил тебя забивать молотком гвозди и чинить изгородь. Но он делал это, Коллен, у него была отцовская гордость за тебя. И ваш отец не простил себя, что растранжирил ваше с Севеной наследство, проигрывая ранчо акр за акром.
– Это был и твой дом.
– Я открою тебе секрет. – Она положила руку на его локоть. – Ранчо всегда ассоциировалось для меня с тяжелой работой. Я мечтала о таком доме, как у Севены. Чтобы был маленький садик, а рядом жили соседи. Лошади, скот, поля, которые надо обрабатывать, – это чересчур для меня. Твой папа любил это. Ты тоже любишь. А я не любила никогда.
– Но ты… – Он замолчал и тряхнул головой. Пожалуй, мужчина никогда не поймет женщин и силу, которая сидит в них. Или то, как они могут любить.
– Я была женой владельца ранчо и неплохо справлялась с этой ролью, но правда в том, что это никогда не приносило мне радости. Мне нравится жить с Севеной, Джастином и нашим малышом. Я помогаю им – и для меня это счастье. Я знаю, что могу помочь им, и каждый день с радостью отмечаю, как они счастливы. Моя девочка своими руками создала себе хорошую жизнь. Я никогда не знала, что делать, чтобы вам лучше жилось, как возместить то, что было проиграно.
– Тебе и не надо думать об этом. Я сам могу устроить свою жизнь. Мне не нужно то, что было.
– Знаю, что ты можешь. Разве ты не присылал мне деньги каждый месяц? Но больше не нужно, не нужно, чтобы ты…
–
– Ты можешь устроить свою жизнь, Коллен, и я знаю, что ты построишь свое счастье, но у тебя была земля, а я не сохранила ее для тебя.
– Не хочу, чтобы ты несла этот груз, ма. Мне не хочется сознавать, что это давит на тебя. Если бы дело было просто в земле, я бы выкупил ее, может, не всю, но выкупил. Я уезжал, желая испытать себя, доказать, что я что-то могу, – самому себе. Я вернулся назад, поскольку добился этого, и я скучал по дому. Но тот клочок земли не был для меня домом.
– Я хотела приехать сюда с тобой сегодня, чтобы я могла сказать тебе все это и, может, перестать думать о потерях. Он никогда не простил себя за то, что проиграл ваше наследство. И когда он наконец понял, что никогда не вернет землю, то пришел в такое отчаяние, что лишил себя жизни. Я не могу простить ему это. – Кейти снова посмотрела на камень и на выгравированное там имя. – Все остальное я могла бы ему простить. Когда мы его хоронили, в моем сердце не было прощения. Только гнев и обида. Я не чувствовала ничего другого. Пришли друзья и соседи. Я произносила слова, какие полагается произносить. Я сказала и вам с сестрой то же самое. Но в мыслях у меня были совсем другие слова, сердитые и безжалостные.
– И все же ты приходишь сюда и возлагаешь цветы на его могилу.