Успеть. Поэма о живых душах

Потом Буренцов провел Галатина в зимний сад со стеклянной крышей. К зимнему саду примыкала оранжерея, где были не только цветы, но и помидорные, и огуречные грядки, и фруктовые деревья в огромных кадках. Ни овощей, ни фруктов не было, но так и чувствовалась во всем послушная готовность плодоносить на радость хозяину. Последней на этом этаже была обсерватория с телескопом под раздвижным, сейчас закрытым, куполом. Галатин думал, что на этом все, но Буренцов завел его в лифт (красное дерево, позолота), они спустились на цокольный этаж, и экскурсия продолжилась: комната с двумя бильярдами, русским и пулом, сауна, русская баня, бассейн-джакузи, пока без воды (ступеньки бассейна, отверстия, ручки, все, естественно, позолоченное), столярная мастерская с верстаком и множеством инструментов, гараж, пока пустой, рассчитанный на несколько машин. И даже технические помещения показал Буренцов, где стояли котлы, генераторы, стиральные машины и прочая техника-механика, созданная для удобства; глаза здесь, как ни странно, отдыхали — не было позолоты.

Показывая, Буренцов то и дело прикладывался к плоской никелированной фляжке с золотым вензелем «ЮБ», которую сначала доставал из кармана и опять совал туда, а потом оставил ее в руке, чтобы не тратить попусту время. Он показывал и рассказывал, и речь его все больше походила на бред спящего человека, который видит что-то свое, вскрикивает, а тот, кто рядом, ничего не может понять.

— Трансформер! — восклицал он в гостиной. — Студия Двадцатый Век Фокс не представляет! Чем не ширше талия, то моя Наталия, правда? Не бойтесь, я шучу.

— Никого не будет в доме, — вдруг пропел он в столовой. — Темнота и прошлое. Не вернешь, и не надо. Но натюрель, все натюрель, гарантия. Язвы нет? У меня тоже. Но впечатляет. Ракета земля-земля, и пустота. Абсолютно. Здравствуй, Маша, я Дубровский.

— СВЧ убивает человека, — довольно логично объяснял он в кухне. — Но все, что убивает, делает нас сильнее, — пытался держать он нить, и тут же потерял ее: — Найн фюр зайн. Андестен? Вот и я не андестен. Малый бизнес и кооперативы. А где коммунизм? Мы писали, мы писали, наши пальчики писали. Перспектива? Никакой? Но существенно!

— Греческая смоковница, — захихикал он в одной из спален, явно что-то имея в виду. — В старости все уроды. Я ей говорил, но ничего не вышло. И не выйдет, причем никогда. Вороны прилетят, все склюют. Откуда, если воробьи исчезли? Ответ: экология!

— Книги — источник знаний, — вновь вынырнул он из бреда в кабинете, все стены которого были в шкафах с книгами, преимущественно толстыми, с золотым тиснением на корешках — какие-то энциклопедии и собрания сочинений. Но тут же опять нырнул в бред: — Не торгуй на площади, торгуй наедине. Или вообще не торгуй. Балансы! И заметьте, они отрицают! У них синий иней лег на провода. Контактов никаких. А вы как хотели? И я так не хотел. Но вынужден.

— У природы нет плохой погоды, — процитировал Буренцов в оранжерее, и тут же себе возразил: — Неправда! Все есть! И с этим надо считаться! Но почему я? Облако в Аляске, я здесь, почему? Или, например, вулканы. Никто ничего не может объяснить. Никто! С первого по тринадцатое! Никто никогда не узнает. Печать и подпись. До свидания. Я не вам.

В цокольном этаже, в технических помещениях, Буренцовым овладела тревога и печаль:

— Все равно не хватит! Если подумать, то крыть нечем. В деревне не надо строить метро. Охрана, двери, семь футов под килем, а толку? Рыболовецкие сейнеры ржавеют на рейде, — вдруг поделился он информацией с таким видом, будто сообщал важный секрет. — И какой Штирлиц это сделал? Никто не знает. Это общая закономерность, никто ничего не знает. Желтая раса завоюет мир. Но восемь миллиардов кубометров древесины, кто-то может это представить? Лишь только подснежник распустится в срок. Белорусы все делают правильно. На Баррикадной в Москве у меня офис, не знали? И не надо. Как говорится, крутят об ось медведи. Вы ведь не курите, Василий Русланович?

И тут произошел окончательный сбой. Буренцов посмотрел на Галатина ясным сумасшедшим взором, взял его руками за плечи и спросил с надрывом:

— Теперь вы поняли?

— Да, — наугад ответил Галатин.

— А чего же молчали? Чего ты молчал, если друг? Кто мне еще скажет? Василий, мы же сто лет друг друга знаем! Почему?

— Я не знаю…

— А кто знает? Кто? Ладно! — угрожающе вскрикнул Буренцов. — Раз так — посмотрим!

И он бросился к лифту. Галатин не успел войти за ним, дверки закрылись.