Успеть проститься

"Нет, если искать праздника, так в море. Куплю яхту и..." Адаму вообразился остров в океане, давно ждущий его: вечнозеленый, вечноцветущий, рай для бабочек и птиц, благоуханный, с чистым песчаным берегом и лазурной волной, набегающей на песок, - этакое царство блаженной, ничем не омрачаемой лени. Вообразилось ему и утро отплытия к райскому острову: синее небо, золотое солнце, море - путь, открытый во все стороны; Адам выливает в море чашу вина, корабль вздрагивает, как живой, берег отдаляется, а впереди, указывая путь, плывут дельфины; оставшиеся на берегу машут платками, что-то кричат, но их голосов уже не слышно. "И дело не в острове! Главное, чтобы в жизни можно было вспомнить, как ты всходил на корабль, чтобы в час отплытия все было как надо: небо синее, солнце золотое, ветер попутный, команда верная. Главное, чтобы было такое, о чем можно спеть песню".

Адам нашел лопату в чулане и стал точить ее о бок каменной бабы. Он и мотыгу, и топор, и ножи точил об этот бок, и такое обращение не портило красоту бабы. Не из пены морской вышла эта дева, изваял ее народ, не знавший чувства освобождения от земной тяжести, не нырявший в морские волны, народ приземистый, колченогий, с лицом плоским, как та равнина, по которой он бродил в кочевом беспокойстве.

У Адама, приготовившего лопату для откапывания клада, настроение было сродни настроению человека, собравшегося в далекое плавание. Сильней прочих чувств было в нем сейчас чувство прощания с привычным, грусть и облегчение от того, что завтра-послезавтра он этого уже не увидит. Времени быть с привычным почти не осталось, надо было спешить сделать напоследок, для памяти, какое-нибудь доброе дело. "Нужны ли теперь эти словари? - подумал Адам, поглядев на полки с книгами. - А часы? - увидел он настенные, с латунным маятником часы. - Сундук? - продолжал он оглядывать вещи в доме. И зеркало... Это что?"

Он снял со шкафа деревянную шкатулку, сдунул с нее пыль. В шкатулке были письма, давняя их с женой переписка. "Не нужно мне и это, ничего не нужно. Что есть - уйдет, чего нет - обойдемся". Чувство, с каким Адам разглядывал вещи в доме, было восхитительное чувство. Никогда бы прежде он не подумал, что обыденные, скучные взгляду предметы могут вызывать такую легкость в душе, такую грусть. "Все должно быть оставлено прежде, чем тронусь в путь". Из комнат Адам перешел на кухню. Там тоже уже ничего не нужно было ему - ни холодильника, ни кастрюль. Адам ведь почти что тронулся в путь. "Достану клад, и весь мир откроется мне!" Ему не на что было оглядываться. "Не на кастрюли же, в самом деле!" В душе зазвучало, запело что-то походное, бодрое, что настраивало на встречу с неизвестностью, с опасной, может быть, неизвестностью. "Я чуть не погиб, оказавшись только свидетелем его проникновения в город. Что-то будет теперь? В крайнем случае гибель, но не сдача! Potius mori guam foegari! Я готов ко всему. А сундук надо оставить, я в него золото ссыплю", - подумал Адам об отцовском, расписанном розами, украшенном кованым узорочьем сундуке. Все остальное он решил раздать. Он взял хрустальную вазу и пошел с ней на улицу. Ему хотелось видеть знакомых людей, попрощаться с ними. Дороги уводили его от них.

Люди, повстречавшиеся Адаму, были как раз те, которых он хотел увидеть, все очень хорошо и давно знакомые, и от встречи с ними он еще сильнее почувствовал, что он путешественник среди них. Самую чистую и бескорыстную любовь, которую знает к людям только тот, кто прощается с ними, изведал и Адам. "Прощайте, прощайте..." - хотелось говорить всем, кого он встречал, пройдясь по Верхнему Валу с вазой под мышкой. Он удивлялся собственной чувствительности. "Истинно как перед погибелью! Но ведь прежде чем увижу море, я не умру".

Инесса Павловна, как всегда, стильная, энергичная, деловая, приятно пахнущая, спешила, куда-то со своей собачкой.

- Нашлась моя Линдочка! - закричала она, приглашая Адама порадоваться вместе с ней.

"Рад, вы даже не представляете, как я вам рад", - предложил ей Адам вазу.

- Я не ломбард! - с достоинством ответила Инесса Павловна и оглядела Адама сверху донизу. Несомненно, в нем она увидела человека, уже дожившего до выноса вещей из дому. - И потом, я должна вам сказать, хрусталь очень холодный минерал. Он крадет энергию. Это энергетический вампир. В приличных домах хрусталь сейчас не держат. А должок вы лучше отдайте деньгами.

После разговора с Инессой Павловной Адам несколько смешался в своих прозрачных чувствах к людям, а потом увидел старика Копеича, выходившего из аптеки. Копеич был растерянный, словно потерявший что-то.

- Шестнадцать рублей! - восклицал он. - Шестнадцать рублей, а? Что же это делается, когда же это было такое: шестнадцать рублей растирка!

Адам в утешение ему протянул вазу, написав фломастером на ней: "Дарю!"

- Даришь? - удивился Копеич. - Зачем? - он задумался и, подумав, сказал: - Это ты, немец, хочешь тараканов из своего дома в мой перевести. А вот тебе! - сунул он Адаму кукиш под нос.