Успеть проститься

Все в Шумске находилось в свой час на своем обычном месте и все было стронуто, сорвано со своих мест, все смешалось. Смешались день и ночь, огонь и вода. В ревущем вихре полетели куры, флаги, шляпы, милицейские фуражки, ветки дерев, рекламные щиты, черепица с крыш, клочья пены, вспышки огня, человеческие вопли. Бурей город был продут насквозь, все двери были распахнуты или сорваны одним рывком, стекла окон разлетались в мелкие брызги. Ураганный ветер налетел на рынок, еще не разошедшийся к этому часу, и сдул с прилавков товар, перемешал имущество, свое и чужое, а людей погнал, валя их с ног, сгибая как траву. Люди, застигнутые смерчем на рынке, на улицах, не знали, за что схватиться, где спрятаться, чтобы спастись, и вопили - кто от страха, кто о помощи - то, что сами не слышали: ветер вталкивал их крик обратно в глотки, они задыхались, не в силах дышать воздухом бури. А те, кого смерч застал в домах, вовсе не чувствовали себя в безопасности, они тоже были в плену стихии. Стены домов стояли, но они уже не защищали, а, наоборот, грозили гибелью. Казалось, вот-вот они рухнут и погребут под собой и без того помертвелых от ужаса людей. Дома были как суденышки в бушующем море. Земля под ними, привычно незыблемое основание, тряслась дрожью агонии, а небо зияло бездонным мрачным провалом. Во многих домах в эти минуты люди хватали в руку самое ценное и искали какой-нибудь надежной щели, чтобы засунуть туда свои ценности. Они в эти минуты ужасающе ясно понимали, что сейчас им ничего не принадлежит, но они все же уповали, что останутся живы и все прежнее опять будет им принадлежать.

В буре, в которой тяжелое летело как пух, а легкое - с неудержимостью пушечного ядра, в которой ни в чем не осталось никакой устойчивости, узнаваемости, в этой буре Адам Урусов ничуть не переменился. По Рыночной улице вниз к реке покатился водяной вал, переворачивающий машины, увлекающий с собой скамейки, столы и стулья уличных кафе, поваленные деревья, собак, мусорные урны, остатки торговых ларьков, толпу людей и в ней Адама, тоже орущего во весь голос, но не от страха, а от восторга и блаженства. Земля на старом кладбище, что над обрывом, зашевелилась, словно бы полная червей, и сползла в реку. Гробы с мертвецами поплыли вместе с живыми людьми и диковинными зверями - львом, мартышкой, ланью, - насельниками гастролирующего в Шумске зоопарка. Во взбурлившей по-весеннему реке Адам спасал не себя, а других; ему смерч явился нечаянным праздником, в котором он наконец-то, с избытком полный ощущения жизни, оказался в своей стихии, где он был свободен, легок, как птица или рыба, где были развязаны все страсти и силы, где кстати пришлась и его чрезмерная сила.

Смерч неистовствовал несколько коротких минут, но всем в городе, пока он продолжался, казалось, что время вообще остановилось, а потом, по памяти, это время считали на долгие часы и не хотели верить хронометрам, бесстрастно отметившим начало и конец смерча. Кончилось все так же внезапно, как началось. Тысячеголосый вой, свист, рев вдруг оборвался, наступила тишина. Тишина, которую можно услышать разве что в церкви, подметенной и прибранной к заутрени. Кое-кому в этой тишине подумалось, что они оглохли. Потом стали слышны капель с ветвей и крыш и журчание ручьев. Очистилось небо, оно было изумительной голубизны, а на нем молодое солнце. Двойная радуга поднялась над городом. На деревьях, кустах, траве лежали хлопья белоснежной пены, и какой-то мальчишка уже пробовал пену на вкус. В виноградной лозе запутались рыбы, то ли поднятые смерчем из реки, то ли принесенные им издалека. У церкви по зеленой траве паслись мокрые овечки. Двери в церковь были распахнуты настежь, овечки забредали внутрь, отчетливо был слышен стук их копытцев по церковному полу. Ветром выдуло из всех щелей насекомых, и тучи стрижей и ласточек носились в необыкновенно ясном воздухе. В этом воздухе стало видно далеко-далеко, как никогда не было видно.

Возвращались к жизни люди. Они были словно новорожденные: мокрые с макушки до пяток и похожие друг на друга. Им грозила одна участь погибнуть вдруг, у них теперь была общая память, они перекликались взволнованными голосами, радуясь друг другу. Они радовались жизни, тому, что они в ней, полнота их радости еще не омрачилась подсчитыванием потерь и убытков.

Возвращался к себе домой Адам весь в синяках и ссадинах. Рукой он поддерживал за шиворот Колпачка, которого вытащил из реки. Он дышал полной грудью, восторгался свежестью, веющей вокруг, уверял Колпачка, что эта свежесть морская и вода, от которой они еще не обсохли, пахнет морем, Колпачка же мутило от этой воды, она ему воняла мочой.

- А где мой дом? - замолчал Адам.

Там, где должен был стоять его дом, Адам увидел пустое место. Соседские дома все были здесь, они свидетельствовали, что именно тут стоял его дом, который уплыл, а может быть, улетел неизвестно куда.

* * *