Успеть проститься

Пупейко позвонили из другого города и сообщили о гибели одного из его деловых компаньонов. Новость была обыкновенная, за последние годы немало деловых людей, его знакомых, кончили жизнь внезапной гибелью, но Пупейко долго, жадно выспрашивал подробности несчастья. После этого разговора вспомнилось, что он видел сегодня, проезжая мимо памятника брату. Брат его, возвращаясь ночью из ресторана на машине, разбился насмерть на одной из улиц Шумска, и там, где пролилась родная кровь, Пупейко поставил памятник. Кроме того, в ежедневных расходах были предусмотрены деньги на живые цветы для брата. И вот сегодня Пупейко увидел, что у памятника не то что свежих, но вообще нет цветов. Он расследовал дело и выяснил, что цветы покупались отнюдь не каждый день, а те, что все-таки ложились к бронзовым ногам брата, разворовывались жителями и опять продавались на базаре.

— Вот люди! — скорбел Пупейко, обращаясь к мастифу, который лежал под столом. — Ну ладно, живого грабить, это понятно, это разумно. Но покойника! До чего мы дожили!

Поговорив по телефону о гибели компаньона, вспомнив покойного брата, Пупейко вспомнил кабанью смерть сегодняшним утром и все подробности происшествия, вплоть до пяти копеек, которые он кинул Мите Дикарю. У Пупейко, надо сказать, была отличная память на людей, он знал всех жителей Старого города, но еще лучшая память была у него на деньги, которые он когда-то потратил. Он помнил наизусть цену всего на свете. Без запинки он мог сказать, сколько сорок лет назад, в пору его детства, стоил ручной фонарик, леденец на палочке, презерватив, бутылка портвейна, килограмм ветоши, футбольный мяч и все-все вещи из его бедного, необильного вещами детства. До копейки он мог назвать цену любой вещи из множества вещей, заполнивших его нынешнюю жизнь, вот этот огромный дом, в котором, не считая собаки, он жил один.

— Я ему пять копеек, а он мне: не надо, у меня есть, я клад нашел, вспомнил Пупейко первую трату сегодняшнего дня, и тут его лицо переменилось так, что мастиф, внимающий ему, вскочил, словно заметил чужого в комнате.

Мастиф не узнал хозяина, настолько переменился вдруг в лице Пупейко.

— Это же пасынок Корнея был. Дурачок, который верит всякому слову. Который не умеет врать… И если он сказал, что нашел клад… Черт бы меня побрал! Как же я сразу… То-то он сиял как золотой. Клад! Какой клад? А что, если золото Яремы?

Пупейко выскочил из дома, как выскакивают из пожара. Настолько он был потрясен открывшейся ему новостью, что побежал искать Митю на своих ногах и только на улице, среди людей, вспомнил, что он Пупейко и у него есть несколько автомобилей, один другого быстрее, мощнее.

* * *

Инесса Павловна от мэрши вернулась не в духе. Все ей там не понравилось, все. Не понравился кобелек, который только обнюхал Линду и больше не интересовался ей. Но пуще кобелька не понравилась мэрша, с которой Инесса Павловна прежде не была коротко знакома.

— Просто деревенская баба какая-то, — высказывала она по телефону своей приятельнице впечатления от визита. — Угостила растворимым кофе и тортом из базарной лавки. Крем — в два пальца толщиной! Ни в одном приличном доме гостя не станут травить жирами. Пришлось давиться, но есть. Не могла же я, воспитанная женщина… И этим же тортом она, при мне, накормила своего кобелька-импотента. Короче говоря, пока у нас в городе мэром будет муж этой вульгарной особы, нечего и надеяться, что мы когда-нибудь станем Европой.

Говорила она по телефону долго. Но дурное настроение ее от этого не рассеялось. Она сходила в ванну, поставила себе клизму. Однако и клизма не помогла, самочувствие не улучшилось. С бранью встретила Инесса Павловна дочку, вернувшуюся с уроков музыки.

— После музыки прошел целый час. Ты где шлялась? Опять у тебя бардак в комнате. Общаешься со всякой беспризорщиной. Не успела его выгнать, смотрю, а моя дочь уже с ним на улице…

— А, ты про Митю Дикаря говоришь, — поняла Клара. — Он сам подошел. Он смешной. Всегда говорит что-нибудь смешное. Сегодня про клад рассказывал. Клад он нашел.

— Какой клад? — рассеянно спросила Инесса Павловна, опять собираясь звонить приятельнице. — Я тебе запрещаю общаться со всякими… Какой клад? переспросила она другим уже голосом, положив трубку.

— Ну конечно, золотой. Дружить ему со мной хочется, вот и выдумывает. Ма, что случилось? — испугалась Клара, увидев, как переменилось лицо матери.

— Дура! Она еще спрашивает. Ведь этот идиотик весь в Корнея… Если он сказал, что нашел клад, значит, он его в самом деле нашел. Этот беспризорник лазит везде… Где он его нашел?

— Где? — замялась вспомнить Клара. — Он не сказал, да, не говорил. Не успел. Ты меня домой позвала.

* * *

Вечером, молясь, отец Владимир перебирал прошедшее за день и сокрушался о грехах этого дня. «О деньгах много думаю. Но как же не думать, Господи! Храм надо ремонтировать, а еще лучше построить бы новый… Колокол надо выкупить». Он вспомнил приход Мити Дикаря. «Грех мой. Сироту выпроводил, не выслушав». Он крикнул в дверь матушке, которая опять, уже перед ночным сном, отлавливала пылесосом комаров: