Усталые боги

— Почему? — удивился я. — Вполне приличные, крепкие туфли!

— Да, но фасон допотопный. Таких уже никто не носит. Все надо мной смеются.

— Смеются? Как это смеются?

И еще все уже носят часы, у одной Элы нет. И над этим смеются. Опять смеются? Нет, за четыре-пять тысяч ей не нужны. С такими она не может показаться в школе. Засмеют. Какие же ей нужны? Хорошие. А сколько они стоят? Да восемнадцать, двадцать, двадцать пять тысяч.

— И у всех такие часы?

— Да.

— Гм, богатые у них родители.

— А мамины чулки со швом. Сейчас такие не носят. Засмеют. И плащ мамин устарел. Скажут: «Что, с матери сняла?» И станут смеяться.

Что такое? После революции богатые смеются над бедными? Раньше этого не было. А теперь есть. Теперь смеются. Я ворчал и тем не менее каждый раз уступал. Однако поклялся написать в журнал статью под названием: «После революции богатые смеются над бедными». Одной ее однокласснице дают по двести динаров в день на карманные расходы. Другому мать дает по две пачки сигарет, а отец — по триста динаров в день. У третьего есть мопед. У девушек дубленки, вечерние туалеты, косметика. Двое уже ездят на отцовских машинах. Эта едет на каникулы в Италию. Тот везет компанию на отцовскую дачу, а в последний раз они вчетвером выпили пятнадцать литров вина. Ну и ну. А кто такие их родители? Ремесленник, служащий, инженер. Скульптор. Несколько торговых работников. Торговка салатом. И смеются.

— Да, у одной девчонки на экскурсии было пять тысяч, а у меня несколько медяков. Я ела бутерброд, а они надо мной смеялись. У них почти все вещи заграничные.

— Заграничные? А если не заграничные, то смеются?

— Все спрашивают, сколько стоит то или это. И все цены знают. Их не проведешь. А потом смеются.

Я одел ее как мог. Когда она отправлялась на экскурсию, дал ей две тысячи. Она поцеловала меня в щеку. Меня грызло сознание, что за неделю я спустил около четырех тысяч. Дал на парикмахерскую. И на косметику. Ничего не попишешь, пора примириться с тем, что у меня взрослая дочь. И в самом деле, не успеешь оглянуться, как ей исполнится семнадцать-восемнадцать лет. А покамест я замечал, что, по мере того как она росла и расцветала, она все реже разговаривала со мной. И часто не бывала дома. Разумеется, она говорила мне, куда идет — то к подруге, то в кино. Пришлось купить ей вечернее платье, стоившее вдвое дороже, чем я на него положил. А Эла была счастлива. И необычайно красива. И вместе с тем чужая, на удивление чужая. Когда она уходила, на душе у меня было горько. Ревнивый отец, только и всего. За четверть она получила две двойки. Впервые в жизни. Это что такое? Она убедительно объяснила мне роковое стечение обстоятельств, приведшее ее к двойкам. Математика, конечно, и физика. Я в свое время тоже был не в ладах с математикой. Ну, хватит об этом.