Устами Буниных. Том 2. 1920-1953

Дорогой Сергей Константинович⁸, посылаю Вам […] большую газету с моим интервью. Очень прошу Вас велите его перевести и напечатайте в «Возрождении». Интервью чрезвычайно важное, благодаря многим обстоятельствам, между прочим, исключительно любезному приему короля Александра: на обеде я сидел рядом с королевой, а З. Н. рядом с королем. Наша беседа была очень важна и она, конечно, будет иметь последствия. […]

Ах, забыл, я получил орден Св. Саввы первой степени, высший орден в Югославии. Это тоже имеет большое значение, З. Н. — Савву второй степени. Ленты, звезды, рескрипты. Славяне все в восторге и умилении. Встречали, плачут слезами от любви к нам русским. А дураки в Париже сидят каменными болванами.

Сердечно Ваш Д. М.

20/7 октября.

Были вчера у Мережковских. Оба сияют и довольны. Вероятно, денег привезли больше, чем ожидали. […] Ордена красивые. И Д. С. все повторял, что кроме него, такой орден только еще у одного сербского писателя, а про Немировича и не упомянул.

Уверяют, что сербов правых почти нет. В Белграде чувствуется Россия. Куприн пил, перед представлением королю возили в баню, т. к. он с утра был пьян. К нему было приставлено двое молодых людей. Струве свалили, «все против него и сам Белич, т. к. он заявил свою программу и потребовал, чтоб всех сыновей перевести в Белград (?). Белич понял, что он генерал». Д. С. еще говорил, что у Струве социал-демократическое презрительное отношение ко всем писателям.

Журнала пока не будет. Лучше газета. Но на газету нет достаточно денег. […] Основалось там пока лишь книгоиздательство. На год намечено выпустить 12 книг. […]

Рассказывали они нам далеко не все, все время лавировали, особенно З. Н.

Мережковский еще воодушевлен религиозным настроением Загреба. Его там считают чуть ли не католиком, т., к. католики думают, что он работает на соединение церквей и уверены, что если это соединение произойдет, то они православную церковь сумеют поработить. […]

Вечером Ян долго говорил о «Жизни Арсеньева». Он горюет, что дал такое заглавие, нужно было назвать «У истока дней» и писать, как «Толстой-душенька написал Детство, Отрочество и Юность и запнулся». — «И мне кажется, что и я больше не напишу. Ведь 17 лет не написал в трех книгах. А 40 лет я должен написать в одной, в крайнем случае в двух… Ведь одно из двух: либо писать кратче, а если так же — то сколько выйдет томов! Я думаю об этом денно и нощно. Иногда кажется, что нужно оставить на время, заняться другим».

27/14 окт.

Сутки — дождь, ни на минуту не переставая, в саду вода. Гул от ручья вдоль Mont Fleury. Ночью был гром.

Галина никогда не видала, как танцуют кадриль. Чтобы размяться, мы позвали Капитана⁹ и стали танцовать. Я забыла четвертую фигуру. Они к кадрили относятся, как я к лансье.

Ян читал Мопассана, я работала. […]

24/11 н.

Шесть лет назад мы венчались в этот день в церкви. […]

Была одна у Мережковских, после письма З. Н., в котором она пишет: «Вы нас плотно покинули… Я всегда обречена на любовь верную и неразделенную».

Были все со мной очень милы. Дм. С. в хорошем настроении, доволен. А З. Н. — в тяжелом — ей негде писать. В «Возр.» ее редактируют, даже ее дневник в отд. изд. Поднимается вопрос, не взять ли назад этот дневник, нарушить контракт. […]

З. Н. говорила об Яне: «Он — единственный, подражать ему нельзя. К людям он относится, как к части мира, который он любит очень. А потому он может дружить и с Кульманами и т. д. Человек сам по себе ему не нужен». М. б. это и правда? […]

«Вот мы переписывались с Т. Ив. [Манухиной. — М. Г.] о молодых писателях: у них все есть — и форма, и уменье, только нечего сказать». […]

2 дек./19 нояб.

[…] Телефон. […] — Это Екат[ерина] Павловна [Пешкова. — М. Г.]. — На минуту захватывает дыхание. […] — Я в Ницце. Не можете ли вы приехать повидаться? — Сейчас трудно. Из Грасса нет прямого сообщения. Нужно ехать через Канн. […] — Мы приедем в Канн. — Хорошо, буду ждать вас у решетки, при входе с вокзала. Буду в вязаном пальто — вдруг вы меня не узнаете. […]

Поехала в Канн. […] незаметно провела время до прихода поезда из Ниццы в 6 ч. 30 м. Уже прошла вся публика. Их нет. Жду. Сердце бьется. Ведь Ек. П. была последней, кого я видела в Москве в день нашего отъезда на юг в мае 1918. И первую я должна увидеть оттуда.

Наконец, вижу идет дама, чем-то очень напомнившая мне Савинкову, довольно полная, весело мне машет. — Екатерина Павловна!

Мы поцеловались. Потом я поздоровалась с Брежневым. Зашли в Consigne. Сдали ее кожаный чемодан и беличье пальто (очень красивой темной белки). Куда идти? Я повела их к англичанам. Заперто. Пошли […] сели в глубине кафе, спросили St. Raphael.