Устами младенца. Соцгород – 2

Иногда думаю: умеют ли люди прощать. Да-да. Прощать промахи, ошибки, недодуманность, невнимательность, небдительность. Что же так пристально вглядываться? Искать примеси, находить в золотом песке крохи глины, остатки трав, костей, хищный отблеск Сириуса? Нет, не потому, что у всех есть, а потому, чтобы у тебя не было. Как у гаранта эталона. Чтобы ни грамма. Чтобы часы ходили точно даже погрешность в секунде – уже приговор, уже плаха. А у себя бревно в глазу не видят. Да что бревно – рощу раскидистую, лес дремучий. А там – волки, волки, волки…целый зоопарк.

И продолжается песня, колыбельная. Лермонтов, Лермонтов, отчего так болит голова? Видимо, с груди – на плаху переход в целую жизнь тянется? Так, так по капле отсекается, по грамму…как в Китайском саду мучений-наслаждений. Ибо мучительно и приятно одновременно. Но задача Лермонтова иная – укачать, умилостивить, умиротворить. Ибо весь мир – ребёнок, весь мир – женщина, весь мир – его собственная поэтическая грудь.

Эх, была, не была, пускай – на плаху!

Кроме волчих ягод, волчьей кукушки, волкорака, есть ещё волчий вой, волчий плач, волчья снедь, волчий гребень, волчья гора, город Верхне-волчанск, улица Волковой, площадь Вольного Волка. То есть независимого от мнений. Вот ты ему: «Волчара ты!», а он – ты тоже. Есть ещё трио «Волчецветы», магазин «Всё для волков», «Охотник и волк».

В Соцгороде Волчий рынок есть. Там всё, что хочешь можно купить.

Феликс как-то пригласил Пульхерию Васильевну прогуляться по Волчьей набережной, птиц покормить. Он взял тогда Пульхерию за руку. Кожа у неё нежная, лишь на указательном пальце небольшая шишка.

– Что это? – спросил Феликс.

– Атавизм…у волка на лапах тоже это есть подобного рода нарост. А у меня отмирает…

Феликс долго гладил ладонь Пульхерии.

– Хочу позвать тебя замуж…

– Позови…

У-у-у

это было предложение о замужестве. Кажется, Пульхерия согласилась.

7.

Люблю свадьбы. Громкие. С песнями. С музыкой. С поцелуями. С танцами. С пьяными гостями.

Своих гостей не помнила Пульхерия. Ей хотелось тогда одного – хороших слов. Душевных. Нежных. В Соцгороде на свадьбах всегда хлеб-соль, икона Богородицы и соседки – все пьяненькие, похожие на пирожки с капустой. Потому что икают.

А знаешь, напиши-ка другую книгу! Хорошую! Правильную! Зачем такую пишешь, как пасквиль, читать стыдно! У нас в Соцгороде и побить за такую книгу могут, как за «Цветы зла». Вот был такой автор, кажется, до сих пор где-то прячется. Ибо оскорбил. Да не одного человека, а целую нацию.

Феликс и Пульхерия целовались всю ночь. Просто лежали и целовались. Её волосы пахли хлебом, такими спелыми пухлыми колосьями. Чёлка была кудрявой, а локоны щекотали Феликсу шею. Хотелось отправиться за Золотым руном, соблазниться сладкоголосыми птицами, прожить половину жизни у медузы Горгоны, а затем вернуться к полотну, которое ткёт Пульхерия. А справа по переулку живёт Иван Иванович, слева Иван Никифорович. И хочется Феликсу помирить их, он уже и к Антипу ходил спрашивал, где трава эта продается?

– Какая трава?

– Волчья! Для примирения.

– За Волчьей горой, где родник. Но надо собирать её молодой, корни уж больно ядовитые. Да, гляди, чтобы на волков не напороться. Эх…

В те годы волки дрались отчаянно. Но смерти. Сказывают, многие могли тоже в волков оборачиваться и тоже в бой идти.

А ещё есть Волчьи камни. Это самые драгоценные и редкие самоцветы на самом деле. Кто их видел хоть раз, тот богатеет прямо на глазах. Квартирой обзаводится, дачей, машиной. Да что квартира? Сразу три. Да что дача? Сразу пять домов у того появляется у озера. И машин разных от Мерседеса до Лады штук семь в гараже, что кони гривастые, вырастают.

Сказка?

Да, сказка!

Ибо все персонажи не вымышленные. И все совпадения не случайны.

Феликс с Пульхерией тогда сильно поссорились. Ещё до встречи поссорились. До знакомства. Ссора произошла из-за пустяка. Помню, как руки дрожали, как выла на скамейке, умоляя его вернуться. Снизойти до прощения. Слёзы сами лились. Ничего делать не хотелось! А дома-то, дома – дети! И кухня, и работа, и мама болеет. Но руки сами опустились, ноги как ватные. А тело лишь на койке лежать может. Тогда Пульхерия Антипу позвонила:

– Помоги! Ну, помоги помириться!

А он:

– Ты же знаешь Феликса, он жаден на дружу, на широкие жесты. Если обиделся, то будет дома сидеть, дуться. Как рак в своём панцире.

Тогда Пульхерия загадала, если помирятся, то она станет шёлковой. Как юбка из шифона. Но как помириться, если ни разу не встречались?

В КОНСТРУКТОРСОМ БЮРО

В самом центре Соцгорода находится завод. Трубы его высоки. В ясную погоду видно, как проплывают над ними облака.

Пульхерия никогда не опаздывала на работу, её непосредственный начальник Мирон Миронич постоянно куда-то отлучался, хотя предприятие было закрытое. Он поручал Пульхерии несложную работу над схемами осветительных фонарей для автомобиля. Пульхерия справилась быстро, отнесла в цифровой отдел свои расчёты на проверку.

– Ах, неужели вы думаете, Пульхерия Васильевна, что кому-то нужны эти задние фонари на «Волгу»? – как-то невзначай проронил коллега по бюро Розумовский.