Установление

Они носили характер подозрений, ибо события того дня выглядели странно. Обратите внимание на то, что два человека одновременно, двое моих случайных знакомых, делают мне неестественные и невероятные предложения. Один, секретарь мэра, просит меня сыграть роль правительственного агента разведки в весьма конфиденциальном деле, смысл и важность которого вам уже были разъяснены. Второй, самозваный лидер политической партии, просит меня вступить в борьбу за место в совете.

Естественно, я стал искать скрытые мотивы. Мотивы Сатта казались очевидными. Он не доверял мне. Возможно, он думал, что это я продаю атомную энергию и замышляю мятеж. И, возможно, он подталкивал ход событий — или думал, что это делает. В таком случае ему понадобился бы свой человек в роли шпиона при моей персоне на время предлагаемой миссии. Эта последняя мысль, однако, не приходила мне в голову, пока на сцене не появился Твер.

Теперь обратите внимание: Твер выдает себя за купца, переключившегося на политику, однако мне неизвестны подробности его купеческой карьеры, а познания мои в этой области огромны. И далее, хотя Твер и хвастался юридическим образованием, он никогда не слышал о Селдоновском кризисе.

…Гобер Мэллоу выждал, пока аудитория впитает смысл его слов, и был вознагражден впервые наступившей тишиной. Галерея переводила дух. Это относилось, правда, к жителям самого Терминуса. До населения внешних планет дойдет лишь подчищенная цензурой версия, удовлетворяющая требованиям религии. Они ничего не услышат о Селдоновских кризисах. Но о следующих ударах узнают и они.

Мэллоу продолжал:

— Кто здесь смог бы заявить, что человек с юридическим образованием может не иметь представления о смысле Селдоновского кризиса? В Установлении имеется только один вид образования, исключающий любые упоминания о планируемой истории Хари Селдона и упоминающий только о самом этом человеке как о полумифическом мудреце…

В этот миг я понял, что Джейм Твер никогда не был купцом. Я понял, что он был лицом духовным — возможно, полноправным жрецом. За эти три года, пока он изображал, будто возглавляет политическую партию купцов, он на деле являлся, без сомнения, человеком, продавшимся Джорейну Сатту.

В то время мне пришлось бить наугад. Я не знал замыслов Сатта насчет меня самого, но поскольку он, видимо, широким жестом подкидывал мне леску с крючками, я решил добавить к ней несколько метров своей собственной. Я сознавал, что Твер должен сопровождать меня в путешествии как неофициальный страж на службе Джорейна Сатта. Что ж, если бы он потерпел неудачу, для меня придумали бы другие уловки — и я мог не обнаружить их вовремя. Уже знакомый враг относительно безопаснее. Я предложил Тверу отправиться со мной. Он согласился.

Это, господа советники, объясняет две вещи: во-первых, что Твер не есть мой друг, свидетельствующий против меня неохотно, по велению совести — как в том пытается уверить вас обвинение. Он шпион, выполняющий оплачиваемую работу. Во-вторых, сказанное объясняет некоторые мои действия при первом появлении жреца, в убийстве которого меня обвиняют — об этих действиях не упоминалось, поскольку о них и не было известно.

…В палате совета послышалось беспокойное перешептывание. Мэллоу театрально откашлялся и продолжал:

— Мне крайне неприятно описывать мои ощущения в тот момент, когда я впервые услышал, что у нас на борту объявился миссионер-беженец. Мне крайне неприятно даже вспоминать о них. Основным моим чувством была дикая неуверенность. В миг, когда событие это обрушилось на меня, я воспринял его как ход со стороны Сатта, недоступный моему стратегическому мышлению и пониманию. Я оказался в полнейшей растерянности.

Я мог сделать одно. Я на пять минут избавился от Твера, послав его за моими офицерами. В его отсутствие я установил видеорекордер. Таким образом, что бы ни произошло, все можно было бы сохранить для последующего анализа. Это было сделано в надежде — отчаянной, но решительной, — что при повторном просмотре смущающие меня моменты станут понятнее.

С тех пор я раз пятьдесят просматривал эту видеозапись. Сейчас она со мной, и прямо сейчас, в вашем присутствии, мы просмотрим ее в пятьдесят первый раз.

…Мэр монотонно стучал по столу, призывая к порядку. Члены палаты утратили спокойствие, галерея ревела. В пяти миллионах домов на Терминусе возбужденные зрители тесно обступили свои визоры; на скамье обвинения Джорейн Сатт холодно покачивал головой, обращаясь к нервничавшему верховному жрецу, — а сверкающий взгляд его был прикован к лицу Мэллоу.

В центре палаты расчистили место; свет померк. Анкор Джаэль, сидя на своей скамье слева, настроил аппарат, и после предваряющего щелчка возникла голографическая картина: в цвете, объеме, со всеми атрибутами жизни, кроме самой жизни.

Появился миссионер, смятенный и изможденный, стоявший между лейтенантом и сержантом. Изображение Мэллоу молча выжидало, затем пришли остальные, Твер позади всех.