Уставшая от любви

— Дети — это хорошо, Наташа, — кивнул он головой, рассматривая мои каракули на списке кандидатов в мужья. — Тем более если ты собираешься заводить детей, ты должна знать о своем потенциальном муже все. И это твое личное дело, каким способом ты будешь собирать информацию. Уверен, что если бы у девушек была возможность побольше узнать о своих избранниках, то многих разочарований, а то и трагедий не случилось.

— Скажи мне, Фима, если бы у меня не было алиби, ты бы мог предположить, что это я убила Сережу?

— Нет, не мог. В душе, где-то очень глубоко, у тебя были, конечно, такие мысли и в какие-то моменты ты действительно хотела его смерти, ведь все знают, какой он был и как к тебе относился, но в реальности ты бы никогда не стала рисковать своей свободой и репутацией. Ты понимаешь, да? Я не о жестокости, не о способности убить, у нас у каждого есть такая способность, дело только в мотиве, а о том, что ты слишком умна, чтобы из-за этого подлеца еще и сесть в тюрьму. Ты всегда знала, что уж твой-то мотив будет самым крепким. А потому ты даже киллера бы не нанимала, повторюсь, из опасения, что тебя вычислят. К тому же ты слишком бережешь свой покой, чтобы после того, что ты совершила, тебя мучили кошмары. А кошмары были бы, уж поверь мне.

— Ты убивал?

— Убивал, конечно. У меня профессия такая — очищать землю от мрази. Но все это в прошлом, но вот мои кошмары всегда со мной, — он похлопал себя в области сердца.

Я рассказала ему обо всем, чем располагала на этот момент в связи с расследованием убийства Сережи, а также о семье Перовых, покупке ими дорогой газонокосилки.

— Твоя садовница — умная женщина. Она права, двадцать пять тысяч — это деньги. И откуда-то они у этого Перова появились? И эта роза. Это для меня, скажем, для мужика увядшая на грядке роза ничего не значит, но вот узнанная роза, твоя роза на грядке Перовых — это уже улика. Думаю, что все эти странности приведут тебя к твоей машине, Наташа. И ничего, ничего не скрывай от Мишина. Он толковый следователь, я тебе уже говорил.

Мы распрощались с ним, я вернулась домой и принялась варить овсянку. Выпятив живот, представила себя беременной, улыбнулась.

Уж не знаю почему, но беременеть мне как-то не удавалось. Ни от кого из мужчин, с которыми я была. Конечно, пока была совсем молода, пока училась и была поглощена своей работой, я не думала о детях, а потому регулярно принимала противозачаточные таблетки. Но потом, когда вышла замуж за Сережу, — прекратила. Но все равно не беременела, и это при том, что со здоровьем моим женским все было в порядке. Просто не давал нам бог детишек.

Когда я от отчаяния и желания быть кем-то любимой оказалась в объятьях Юрочки, я была готова понести от него, но и здесь ничего не получилось.

— Доброе утро! — В кухню вошел Вадим. Уже после душа, свежий, причесанный, улыбающийся. Я подобрала живот, улыбнулась ему в ответ. Нет, не тянул он на мужа. Не могла себе объяснить почему. Не смотрелся он на этой кухне, не видела я его с младенцем на руках, встречающим меня в родильном доме. Он, несмотря на то, что я знала его много лет, оставался для меня чужим.

А ведь какой милый человек, нежный мужчина. Чего не так?

«Страсти нет, Наташа», — ответила за меня Катя, которая всегда была рядом со мной, к словам которой я всегда прислушивалась. Она была как бы вторым моим я, психологическим ограничителем и судьей, советчиком и циничным правдолюбцем.

— Вадик, у меня сегодня трудный день. Мы сейчас позавтракаем, я отвезу тебя домой, а сама поеду к Кате, — распределила я наши действия. — И ты пока мне не звони, хорошо? Скоро похороны…

— Да, конечно, я понимаю, — произнес он с обреченным видом. И я в который уже раз подумала о том, что, будь он настоящим мужиком, возмутился хотя бы моему начальственному тону! Возможно, он и сам, подозревая, что наши отношения могут привести к браку, еще не готов был к таким переменам в жизни, не знал, чего он хочет сам, а потому в душе даже обрадовался возможности снова вернуться в свою прежнюю жизнь. Может, он понимает, что Наташа Соловей ему не по зубам, да только не может сопротивляться течению жизни, тем обстоятельствам, что снова столкнули нас на даче Машки Щукиной.

Я проводила его, поцеловав на прощанье. Закрыв за ним дверь, испытала одновременно облегчение и сожаление. Да, мне было жаль, что он такой нерешительный и бывает активен и энергичен лишь там, где он может проявить себя как талантливый инженер, ученый. Там же, где требуются мужские качества, напор, сила, Вадика нет. Он слишком ведомый, слишком деликатный.