Усто Мумин: превращения

Такими виделись молодому художнику перспективы. Однако был еще вопрос-ответ, который может ввести в замешательство современных биографов Усто Мумина: на вопрос № 12 «Какое получил образование и где?» он ответил: «В городе Воронеже окончил гимназию в 1911 году»[104]. Одним росчерком пера Николаев перечеркивает свою учебу в кадетском корпусе в Сумах и кавалерийском училище в Твери, как бы начиная жизнь с чистого листа. На это его, как и других современников, провоцирует подробная календарная, практически допросная анкета: с 1905 по март 1917 г., с марта по октябрь 1917 г., с октября 1917 г. по настоящий момент — что делал? с кем был? ты с советской властью или против нее? Николаев запросто вычищает свою биографию — год был 1919-й, репрессии впереди. Но уже с 1938 года художник понимает, что такие шутки опасны, скрывать свое прошлое бесполезно (хотя, как увидим дальше, скрытным (в той или иной степени) Николаев останется навсегда).

Удостоверение, выданное А. В. Николаеву и А. Г. Мордвинову, о том, что они командируются в распоряжение Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК. 2 февраля 1920 г.

Российский государственный военный архив

Телеграмма 6-й Рязанской стрелковой дивизии в Политуправление РВСР об откомандировании А. В. Николаева и А. Г. Мордвинова. 31 января 1920 г.

Российский государственный военный архив

Такова экспозиция, предшествовавшая главному этапу в жизни Александра Васильевича Николаева, этапу, который начался в 1920-х годах.

3. Самарканд

Александр Васильевич Николаев вместе с другими выпускниками СВОМАСа по путевке-мандату направляется в Туркестан с миссией восстановления памятников архитектуры.

Вернуться домой, в Воронеж, он уже не мог — там были война и разруха. Ситуация в Воронеже отчасти объясняет, почему к Александру Николаеву в Самарканд в начале 1920-х выехали его сестра Галина и маленький Леван (так называли в семье младшего брата Леонида.)

«Три брата и я развеиваемся во все стороны света, — пишет 6 августа 1919 года о ситуации в Воронеже Ольга Бессарабова. — „Эвакуация“, „Мобилизация“, „Ликвидация“, „Реквизиция“»[105]. И продолжает 11 сентября того же года:

«Вчера фронт — белый — пришел в Воронеж, беспрерывная пальба, стрельба, буханье — всех видов оружия. В доме чисто и красиво от цветов маминых. Запасла много книг. Из дома выходить нельзя. Печей топить нельзя. Никаких продуктов в доме нет. Редкие выстрелы орудий похожи на колокол. Палочные и ременные звуки ружей и суетливое тарахтенье пулеметов. Рамы окон звенят и охают. Солдаты, пригибаясь, бегают с места на место, иногда прыгая в ямки. Я не могу понять, кто от кого защищается, кто нападает — они все одинаковые. Как они узнают, в кого стрелять и кого защищать?»[106]

Однако по дороге в Туркестан Николаев сделал остановку в Оренбурге. Этот город вызывал тогда большой интерес у художников новой волны: здесь открылись Оренбургские государственные свободные художественные мастерские (ГСXМ)[107].

Искусствовед Игорь Смекалов пишет:

«Оренбург заинтересовал авангардистов не случайно. В начале XX века это был крупный город, столица огромной губернии. В 1921 году он на несколько лет был провозглашен еще и столицей Казахстана»[108].

Оренбургский период самим Николаевым не упоминается ни в одном «кадровом» листке. Тем не менее документ под названием «Протоколированная беседа» (1937) донес до нас такую информацию:

«Комиссия Туркцика при СНК РСФСР направила меня в г. Ташкент. По дороге я задержался около года в г. Оренбурге, где преподавал в художественном училище»[109].